Мы понаблюдали, как спецназовцы принялись загружаться в кузов «Урала». Последним заходил Наливкин. Прежде чем исчезнуть под тентом, он еще раз на прощание махнул нам рукой. Махнули ему и мы.
А спустя мгновение «Урал» рыкнул, тронулся с места и выкатился за пределы двора Шамабада.
Только когда машина завернула на неширокую гравийную дорогу, часовой заставы закрыл за ней ворота.
Где-то вдали все еще глуховато рычал двигатель грузовика, уносившего каскадовцев прочь от Границы. Рык становился все тише и тише, и в определенный момент этот шум смог пересилить даже сверчок, игравший свою скрипучую музыку где-то за бетонным забором.
— Товарищ капитан, — не выдержал Пуганьков, — можно пойду? У меня утром политподготовка.
— Свободен, — сказал Таран, глядя в ярко-звездное и темное небо. — Иди.
Отпросился и Черепанов, сославшись на то, что ему наряд выпускать.
Таран отпустил и его, все так же задумчиво устремив свой взгляд к звездам.
Когда решил отойти и я, он меня не отпустил.
— Саша?
— Чего, товарищ старший лейтенант?
— Наливкин рассказывал, — помолчав немного, сказал Таран, — он предлагал тебе место в своем отряде.
— Так точно. Предлагал.
Таран вздохнул.
— Зря не согласился. Там бы была карьера, так карьера.
— Мне было решать, — невозмутимо сказал я. — Вот я и решил остаться.
— И правильно решил, — вдруг сказал Таран.
Начальник заставы обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Повторил:
— Правильно решил. Без тебя на Шамабаде было бы сложнее. Много есть ребят, без которых было бы сложнее: Нарыв, Мартынов, Алим Канджиев. И ты тоже доказал — что и без тебя сложнее. Возможно, сложнее, чем без них всех вместе взятых.
Я промолчал. Не было у меня никаких слов, чтобы ответить Тарану. Да и отвечать-то было без надобности. Мои дела за меня говорили.
— Завтра днем, — сказал Таран, отвернувшись, — я напишу на тебя рапорт в отряд.
— Рапорт?
— Да. Представление на награду. Ты это заслужил, Саша. Заслужил в очередной раз.
Со дня, как «Каскад» покинул заставу, прошло четверо суток. Утром мы проводили занятия по огневой подготовке.
Руководил ими старший сержант Мартынов. Под его командой были семь пограничников, а среди них и я.
Занятия мы начали с чистки и подготовки оружия. Следом за этим — стрельбы с применением холостых патронов.
Отрабатывали упражнение «Молния». По сигналу Мартынова мы должны были на скорость вскидывать автоматы в боевое положение и производить одиночный выстрел. Все это надо было проделать за время не более трех секунд, которые засекал старший сержант.
Мишенями нам служили пустые банки от консервов, надетые на колышки.
Вторым упражнением был «Темп». Нарыв тренировал собак подавать голос на появление цели.
Мартынов, сидя в окопе, показывал нам банку на палке. Тогда Радар, которого сегодня взял Нарыв, должен был гавкнуть. Мы — открыть огонь одиночными.
Занятия шли вполне штатно, пока мы не заметили, как «Уазик» подъехал к воротам Шамабада.
Это случилось в конце занятий, на разборе ошибок, когда мы уселись на землю и Мартынов пояснял бойцам, кто что делал не так.
Когда подъехала машина, все затихли.
— Гости у нас, что ли? — спросил Уткин, уставившись на Уазик.
— Уже привыкли бы, — Малюга сунул в рот травинку, принялся ее жевать. — Не застава, а двор проходной. Кто хочет — заходи.
Из «Уазика» вышел офицер.Дежурный по заставе отдал ему честь, но офицер не пошел во двор, как все ожидали. Он уставился на нас. А потом решительно потопал к стрельбищу.
— Сюда идет, — пробурчал Сагдиев, подбирая с земли свой автомат.
Пограничники принялись подниматься, видя, что офицер приближается.
— Стройся! — крикнул Мартынов. — Ровняйсь! Смирно!
Мы все встали в шеренгу перед подошедшим офицером. Он замер перед нами, и я смог его рассмотреть.
Молодой, не старше двадцати трех лет, он был не слишком высок и оказался лейтенантом. Сухопарый и жилистый, носил он идеально выглаженную форму и чистую фуражку — без единой мусоринки. Казалось, офицер только пять минут назад получил себе новый комплект и тут же, прямо в «Уазике», нарядился в него. Я даже заметил его блестящие, вычищенные на совесть сапоги, в носках которых разве что небо не отражалось.
У лейтенанта было узкое лицо с высокими скулами, холодные серо-голубые глаза почти без ресниц и рано проявившиеся морщинки у рта.
Лейтенант прищурился. Осмотрел всех нас, а потом недовольно искривил губы. От этого морщины у его рта стали еще глубже.
Мартынов подошел к нему, отдал честь и отрапортовал.
— Где офицер? — буркнул лейтенант недовольно.
Мартынов удивленно округлил глаза. Не ответил.
— Вы меня слышите, товарищ старший сержант? Где офицер, говорю! Любые занятия по огневой подготовке проводятся в присутствии офицера!
— Не могу знать, товарищ лейтенант, — опешил Мартынов от такого дерзкого, что называется, «наезда».
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться, — вклинился я, спасая растерявшегося Мартынова.
Лейтенант глянул на меня. Снова сузил глаза и снова недовольно искривил губы.
— Фамилия, — сказал он мне строго.
— Сержант Селихов, — холодно ответил я, заглянув ему в глаза.
Лейтенант выдержал мой взгляд. Подошел.
— Ты какой-то больно уверенный, сержант Селихов. Че хотел?
— При всем уважении, — сказал я. — Это вы что здесь хотели?
Глаза лейтенанта оказались нормального размера, потому что округлились от удивления.
— Старший лейтенант Таран, а также лейтенант Пуганьков исполняют свои служебные обязанности, — продолжал я. — Личный состав по приказу начальника заставы проводит занятия по специальной подготовке специалистов с применением огнестрельного оружия. Вы же — препятствуете их выполнению.
Лейтенант от возмущения раздул ноздри. Протянул:
— Т-а-а-а-к.
Он принялся деловито ходить вдоль строя и вести себя как хозяин, чем немало удивил бойцов. Остальные пограничники уперли в новенького, незнакомого офицера хмурые взгляды.
— Занятия по специальной подготовке, значит, — выдохнул он. Замер. Заложил руки за спину. А потом внезапно взорвался: — Почему мишени не по уставу⁈ Почему стрельбы проводятся без надзора офицера⁈ Немедленно прекратить занятие! Сдать оружие для проверки номеров! Предъявить журнал учета боеприпасов, быстро!
Все стихло. Офицер уставился на нас выпученными глазами. Никто из пограничников даже не пошевелился. Не кинулся исполнять приказ незнакомца. Ни у кого на лице не проявился страх, как на то надеялся лейтенант.
— Товарищ лейтенант, — сказал я