— Слушаюсь, — вздохнул Черепанов и вышел из парной.
Когда я вошел в ленинскую комнату вслед за особистом, заметил, как Абади украдкой на меня зыркнул. Впрочем, шпион, сидевший в наручниках на ученическом стуле у стены, почти не повернул головы и тут же опустил глаза в пол.
Его посадили спиной к портрету вождя мирового пролетариата. Казалось, изображение Ленина одним своим присутствием заставляет буржуазного шпиона сутулиться и как-то скукоживаться. Оно словно давило на Абади тяжкой ношей.
— Свободны, — бросил Шарипов вооруженным часовым, стоявшим у дверей.
Сагдиев с Синицыным молча вышли, наградив меня перед этим любопытными взглядами. М-да. Будут же потом донимать, расспрашивать, что да как, и че почем.
Шарипов взял, видимо заранее отставленный им к книжному шкафу стул, поставил перед Абади и сел. Я облокотился на полку одного из старых и массивных книжных шкафов, что стояли у стен, снял с полки томик «Государства и революции», стал перелистывать, делая вид, что мне совершенно фиолетово все происходящее в комнате.
— Привели себе помощника? — тихо спросил Абади.
— Ты, дружище, давай, тему не переводи, — сказал Шарипов, доставая блокнот и пробегая взглядом по каким-то своим записям. — Так вот. На чем мы тут остановились?
— Я сказал все, что вы у меня спрашивали, — пожал плечами Саид.
Этот его жест казался каким-то неуместным. Был он слишком легким и беззаботным, будто шпион не на допросе, а отвечает на вопрос «который сейчас час».
— И ты думал, я тебе поверю? — хмыкнул Шарипов.
Абади вздохнул.
— Я пытаюсь сотрудничать с вами, товарищ капитан.
— Плохо у тебя выходит, — покачал головой Шарипов.
Абади подался вперед, тронул веки скованными наручниками руками.
— Что вы еще от меня хотите? Я сказал все, что знал. Поверьте, я жертва обстоятельств. Лишь переводчик с урду на дари. Все. ISI взяли меня с собой лишь для этого, чтобы через меня общаться с «Черным аистом».
«Переводчик». Ну как же. В памяти у меня тут же всплыла сцена с тем, как Абади под напором Нафтали собирался резать головы советским солдатам. Тогда он держался как лидер, а не как «простой переводчик». Начать со лжи — плохая идея.
Абади снова сглотнул, осекся.
— Они держали меня на коротком поводке. Вот для чего нужен был яд, — он зажмурился и опустил голову. — Можно подумать, того обстоятельства, что у них моя семья, недостаточно.
Шарипов глянул на меня с таким лицом, будто вот-вот улыбнется. Однако особист не выдал своих эмоций. Знал, что хитрый змей Абади может это заметить и что-то заподозрить. А подозрений с его стороны допустить было нельзя. Следовало придерживаться плана.
Когда мы шли на допрос Абади, Шарипов взял с собой маленькую капсулу, которую парни достали из-под пола бани. А потом отдал ее мне по моей просьбе. Небольшая, размером с пилюлю, она была выполнена из материала, напоминающего то ли твердый пластик, то ли керамику. Мы сразу поняли, что это лишь упаковка. Что главное — внутри.
Особист хотел сразу вывалить все на шпиона, но я дал ему другой совет — испытать на Абади один психологический прием, который я когда-то давно, в прошлой жизни, подсмотрел у одного знакомого офицера КГБ. Прием заключался в том, чтобы дать человеку завраться, а потом огорошить известной нам правдой. В этом случае подозреваемый теряет любую почву, на которую он мог бы опираться, а вместе с этим — любую волю к сопротивлению. После этого он выдаст все что хочешь, даже маму родную.
Шарипов согласился.
— Расскажите о себе, — бросил я.
Этот вопрос явно оказался для Абади внезапностью. Он отнял руки от лица, посмотрел на меня с недоумением. Во взгляде его на миг блеснула тревога. Он ждал подвоха. Сейчас главное для нас с Шариповым — не сболтнуть лишнего. Создать для Абади впечатление, что мы ему верим.
Саид глянул на Шарипова, как бы спрашивая разрешения начать. Шарипов едва заметно кивнул.
Абади скуксился, спрятал от Шарипова взгляд.
— Меня… Меня зовут Саид Амар Абади. Год рождения — тысяча девятьсот сорок седьмой. Я сын школьного учителя. Пакистанец афганского происхождения.
Он замолчал на мгновение, снова сглотнул.
— Учился в Пешаварском университете. Изучал там литературу. В семьдесят первом устроился на первую работу — переводчиком в советско-афганский строительный проект. Мы строили мосты в Джелалабаде.
Саид подался вперед, невинно заглянул в глаза сначала Шарипову, потом мне. Сказал при этом:
— Я ведь в то время восхищался СССР. Русский язык учил. Горького читал, Достоевского. Хотел к вам, сюда приехать на обмен опытом. А потом…
Абади откинулся на спинку стула и опустил плечи, а потом и голову.
Шарипов настороженно глянул на меня, нахмурил пушистые брови.
— В семьдесят четвертом, — продолжил Абади, понизив голос, — ISI похитили моего отца. Приказали собирать для них информацию о советских инженерах в Кабуле. Я подчинился. Надеялся, что отца освободят… Но…
— Но? — подыграл ему Шарипов.
— Но его убили через месяц, — с горечью в голосе проговорил Абади.
Я демонстративно захлопнул книгу. Абади не вздрогнул от неожиданности, а только посмотрел на меня и тут же скрыл взгляд. Я заметил, что не было в его глазах удивления. Они даже не блестели, как бывает, когда человек изливает душу. Несмотря на напускную эмоциональность, этот человек оставался хладнокровным и полностью контролировал себя.
— Потом начались самые черные годы в моей жизни, — продолжил он, когда я вернул томик Ленина на полку. — Когда меня хотели завербовать, я пытался отказаться.
Абади задрал футболку. Показал длинный шрам, пересекавший ребра с правой стороны грудной клетки.
— Им это очень не понравилось, — мрачно сказал он.
Даже при тускловатом желтом свете лампочки шрам мне показался странноватым. Светло-розовым. Слишком свежим для застарелого. К тому же Абади показал его очень быстро — шрам буквально мелькнул перед нашими глазами, и шпион поспешил опустить футболку обратно.
— У меня… в личных вещах… — продолжил Абади. — Там есть фотография ребенка. Полагаю, товарищ капитан, вы ее видели.
Шарипов полистал блокнот, достал маленькое фото. Показал Абади.
— Это?
Я подошел к капитану. Шарипов молча передал мне фотографию. На маленьком, несколько расплывчатом фото я увидел улыбчивого черноволосого мальчишку в полосатой футболке и шортиках. Мальчик радостно смотрел в кадр и держал в руках пломбир на палочке.
— Да-да. Это… Это мой сын, Мухаммад. Их… Их с Фаридой забрали