Наливкин даже на несколько мгновений опешил. Видимо, он не ожидал застать Искандарова в таком виде.
«Старик» медленно, с трудом поднялся и сел на своей гнилой подстилке. У него были грязные, всклокоченные, как у лешего, волосы и небрежная борода.
— Селихов, значит? — Спросил советский разведчик, — пограничные войска?
— Да, товарищ майор, — я бросился к разведчику, стал помогать ему подняться. — Мы пришли за вами. Капитан, помогите товарищу майору встать.
— Капитан Наливкин. Спецназ КГБ СССР. Группа «Каскад» — Представился Наливкин, когда тоже подоспел к Искандарову и подлез ему под правую руку, чтобы поставить на ноги.
— Аккуратно, товарищи, — раскашлялся Искандаров, — у меня проблема с ногами.
— Своими ногами пойти не можете? — Спросил Наливкин.
Искандаров обратил к нему будто бы очень постаревшее лицо. Покачал головой.
— Тогда мы вас понесем, — решительно ответил я.
Искандаров тут же глянул на меня. Ухмыльнулся.
— Без них я не пойду, — кивнул майор на плачущую женщину. — Эта женщина рисковала жизнью, чтобы укрыть меня от духов. А вот он… Он научил нас, как протянуть на местном пайке…
Женщина не прекращала плакать. Казалось, ей было совершенно плевать, на то, что происходило в подвале. А заросший мужчина же, просто наградил нас очередным равнодушным взглядом.
Я поджал губы. Покивал. Потом глянул на пленницу.
«Мать Тахмиры?» — Промелькнуло у меня в голове.
Внезапно мы с Наливкиным встретились взглядами. В полумраке, при тусклом свете лучины, что я оставил на полу, лицо его выглядело каким-то другим. Ожесточившимся. Внимательные глаза смотрели строго и холодно. Губы были сурово сжаты.
Я понял, что капитан не в восторге от идеи забрать еще кого-то, кроме самого майора Искандарова. Ведь это усложнило бы наше отступление. А оно и без того обещало быть тяжелым.
Да только я не был согласен с таким развитием событий.
— Не волнуйтесь, товарищ майор, — сказал я, — мы заберем и их.
— Селихов… — Протянул сквозь зубы Наливкин.
Я не обратил на тон капитана «Каскада» никакого внимания. Обернулся.
— Подождите здесь.
— Селихов! Ты че удумал?.. — Изумился Наливкин, когда я направился к углу камеры.
Оставив их с Искандаровым, я подошел к женщине. Опустился рядом с ней.
Сидевшая в углу, у холодных стен, она спрятала лицо в ладони и безутешно плакала. Когда я коснулся ее плеча, женщина испуганно вздрогнула. Отвернулась, прижалась к стене.
— Я не причиню вам вреда, — сказал я, не надеясь, впрочем, что меня поймут.
Так, я хотел лишь привлечь ее внимание. Однако женщина не отреагировала.
Тогда я нащупал шнурок кулончика, что отдала мне Тахмира. Снял его, а потом проговорил:
— Тахмира.
Женщина вздрогнула еще раз и, наконец, отняла руки от лица.
— Тахмира, — повторил я, показывая ей деревянную коровку на шнурке.
Жензина округлила глаза. Настоящее изумление поселилось в ее взгляде. Казалось, она просто впала в ступор. Внезапно взгляд ее наполнился неподдельной злобой. Черты ее лица ожесточились, и она яростно принялась на меня кричать. Ругать меня непонятными уху русского человека словами.
— Что она говорит? — Обернулся я к удивленным Наливкину и Искандарову.
Капитан промолчал.
Зато заговорил Искандаров:
— Она говорит, что вы убили ее сына.
— Сын? — Нахмурился я.
— Селихов, что все это значит? — Крикнул Наливкин, — что ты вытворяешь? Нам нужно как можно скорее уходить!
— Сына… — Проигнорировав капитана, повторил я.
— Аллаху Акбар, — прозвучал тихий, наполненный болью голос за спиной у Искандарова и Наливкина.
Я обернулся. Они тоже.
В дверном проеме клетки стоял… душман.
Судя по худобе и комплекции, это был совсем юноша. Одетый в окровавленную рубаху, он был серьезно ранен. Скорее всего, смертельно. А еще держал в руках две гранаты Ф-1.
— Ясир! — Выкрикнула вдруг женщина.
Глава 3
В темнице все застыли, ожидая, что же будет дальше.
Мальчишка прижал взведенные гранаты к раненой груди и тяжело, хрипло дышал.
Наливкин, поддерживая Искандарова, внимательно следил за каждым движением душманенка.
Заросший афганец взирал на него с абсолютной безразличностью. Кажется, ему было совершенно все равно, взорвутся ли эти гранаты, или нет.
Женщина уставилась на мальчишку одуревшими глазами.
«Значит, он остался жив» — подумал я, прикинув два и два.
Значит, этот раненый парень, который все же выжил после штурма подвала, и был тем самым братом Тахмиры. Тем самым, который, как мы думали, погиб вместе со своим отцом. В действительности он ушел к душманам.
Я мог предположить, как было дело.
Не сразу, но я узнал в нем того самого парня, которого видел на мосту, когда мы передавали его отцу бычка. Уже тогда во взгляде этого человека читалась неприязнь к шурави.
По всей видимости, он понял, что его семья приютила шурави и, либо после этого ушел к душманам, либо к тому моменту уже был одним из них. Тогда банда пришла в кишлак мстить раненному Искандарову, за то, что он советский человек.
Уж чего не мог знать Ясир, так это того, что под горячую руку бандитов попадут его сестра и мать. А дальше, мальчишка стал жертвой обстоятельств, и просто не хотел, а может быть, и не мог ничего предпринять.
Впрочем, возможно, он считал и свою семью предателями, которые помогли шурави.
Сейчас от отношения мальчишки к его матери, к сестренке Тахмире, по сути, зависела наша жизнь. Решиться ли он убить и свою мать вместе с нами?
В следующее мгновение мальчишка что-то сказал.
Услышав эти слова, его мать вдруг завыла навзрыд. Потом схватилась за голову, принялась раскачиваться из стороны в сторону и выть так, словно ее подвергали нестерпимым пыткам.
Я поднялся от женщины. Глянул в глаза мальчишке.
На лице его застыло страдальческое выражение. Он едва стоял на ногах. Когда покачнулся и оперся плечом о косяк дверного проема клетки, Наливкин аж вздрогнул.
Гранат из рук парень так и не выпустил. Он прижал их к груди. На белой рубахе мальчишки, приобретшей немного желтоватый оттенок в свете лучины, от груди до паха росло огромное кровавое пятно.
— Без паники, — проговорил Наливкин, — спокойно…
Потом он сделал шаг к мальчику и что-то сказал.
Парень, занервничав, дернулся. Хрипловато, но решительно проговорил капитану что-то в ответ.
— Он не отдаст гранат, — констатировал Искандаров, висевший на плече Наливкина. — Он желает попрощаться с матерью перед