Наливкин прильнул к биноклю.
— Он что-то несёт, — сказал командир «Каскада» тихо.
— Парламентёры, — пробурчал Шарипов, прижимаясь к стене и крепко сжимая рукоять «Стечкина».
Когда душманы подошли ближе, я увидел, что всадник, ехавший в середине, поднимает над головой какой-то предмет.
«Коран, — промелькнуло у меня в голове, — он держит Коран».
— Коран, — подтвердил мои мысли наблюдательный Наливкин, — это жест доброй воли. Они не настроены враждебно.
— Хотят говорить, — кивнул Шарипов.
— Сука… Я думал, они друг друга перестреляли, — сквозь зубы процедил Наливкин.
— Нет, — покачал я головой, — «Аисты» крепче, чем вы думали. Хорошо, что это выяснилось прежде, чем вы приказали нам выходить.
— Не люблю ошибаться, — Наливкин аккуратно выглянул в проём входа, — но сейчас, кажется, ты прав, Саша.
Сквозь шум ветра «Аист», вздымавший над головой книгу, что-то закричал.
Все мы переглянулись.
— А что, если это ловушка? — спросил Шарипов настороженно.
— Может быть и так, — сказал я тихо.
— Ефим! — крикнул Наливкин, приподнявшись, продолжая прижиматься к стене, чтобы его не мог высмотреть вражеский снайпер.
— Я!
— Организуй прикрытие! Держи их на мушке! Услышишь выстрелы — открывай огонь!
— Есть! — ответил Маслов со второго этажа, и его голос разлился нестройным эхо по всей мечети.
— Либо переговоры, — начал я, — либо принимаем бой.
— Не лучшие условия для боя, — Шарипов взглянул на меня и горьковато хмыкнул.
— Патронов у нас ещё много, — возразил Наливкин. — Если что — продержимся. А этих Фима щас как голубей перестреляет.
— Тогда они точно нападут, товарищ капитан, — сказал я Наливкину, — мы будем защищаться, сколько сможем. Но высока вероятность, что это будет наш последний бой.
Наливкин глянул на меня. Смотрел долго. Размышлял. Поджав губы, он наконец спросил:
— Думаешь, стоит поговорить с ними?
— Думаю, — кивнул я. — У нас на руках сильные козыри.
— А ты, Хаким?
— Я согласен с Селиховым, — проговорил особист. — Штурм для нас — наихудшее развитие событий.
Наливкин засопел. От этого ноздри его ровного, чуть длинноватого носа раздулись. Он снова выглянул в проём.
— Ну что ж. Тогда идём, — сказал он наконец. Потом в своей манере хитровато улыбнулся: — А вы, дорогие товарищи, назначаетесь мною официальными послами группы «Север-1» спецназа «Каскад».
Когда мы приблизились, конники спешились. Их было трое. Все они скрывали свои лица платками, прячась от колкого ветра.
«Аисты» не стали заезжать во двор и ждали за пределами глиняного забора мечети. Мы предусмотрительно не вышли за его пределы. Остановились в широкой бреши, бывшей когда-то воротами.
Так и замерли мы друг напротив друга, в пяти или семи шагах.
«Аисты», щурясь от ветра и пыли, сняли свои платки.
Тот, что стоял в середине, был стройным и высоким мужчиной. Навскидку ему нельзя было дать больше двадцати пяти лет.
У него было узкое, побронзовевшее от палящего солнца лицо, острые скулы и тонкие бледноватые губы. Украшала его лицо короткая аккуратная борода.
Карие глаза его казались почти жёлтыми. Сквозь «фильтр» грязно-красных потоков пыли, что нёс между нами ветер, они походили на шакальи.
Молодой душман носил защитного цвета китель и брюки, но перепоясался чёрным кушаком, концы которого развевались на ветру. Под кушаком он хранил прямой кинжал в ножнах коричневой кожи.
Второй «Аист» был велик. Возможно, даже крупнее, чем сам Нафтали. У него была квадратная, словно дубовая дверь, фигура, крупные руки и ноги. Массивная на фоне головы шея.
Плоское лицо уродовал большой сломанный нос. Маленькие глаза душмана казались мёртвыми, словно рыбьими. Он смотрел на нас флегматично и, будто бы, не испытывал никаких эмоций.
В недлинную, но косматую бороду «Аист» вплел зелёные нити. А ещё он постоянно что-то жевал. Скорее всего, баловался каким-то дурманом.
Одеждой ему служил грязноватый чёрный кафтан, перекрещённый пулемётной лентой. На груди мужчины висела странная костяная табличка с вырезанными на ней арабскими письменами.
Третий душман не выделялся такой яркой внешностью. Он носил простую длинную рубаху чёрного цвета, пузырившуюся на груди под порывами ветра, такие же шаровары, заправленные в советские кирзовые сапоги, которые явно были ему велики.
У душмана было овальное, обветренное лицо с рябыми от ранок полными губами и неровная борода. Выглядела она так, будто её неаккуратно обкорнали ножом.
— Меня зовут Шер, — молодой душман положил ладонь себе на грудь, — я пришёл с доброй волей.
Душман говорил с явным акцентом и странно выговаривал слова, путая ударения. Держался он при этом так уверенно, словно говорил на русском с рождения, причём лучше нас всех вместе взятых.
— Вон как щебечет, — шепнул мне Наливкин, — уверенный в себе малый. Пришёл сюда, как хозяин.
— Мы решили, наша драка окончена, — сказал «Аист», назвавшийся Шером, — мы не хотим больше драки. Мы хотим договор.
— Договор хочет, — скривился Наливкин, — а не завернуть бы ему…
— Тихо, товарищ капитан, — прервал его Шарипов, — давайте послушаем, что скажут.
Наливкин недовольно хмыкнул. Едва заметно отвернулся от особиста, бросив взгляд в какую-то одну ему известную точку.
— Не верю я им.
— Я тоже не верю, — сказал я, — но нужно послушать, чего они хотят. Возможно, мы сможем как-нибудь воспользоваться ситуацией.
— Как, Селихов? — спросил Наливкин.
Я хитровато глянул на капитана, ухмыльнулся:
— Будем импровизировать.
Шарипов тоже хмыкнул. Наливкин отвернулся и от меня, тихо что-то пробормотал себе под нос.
— Какой договор? — взял я инициативу на себя и, стоя по правую руку от Наливкина, выступил на полшага вперёд.
Шер смерил меня внимательным, оценивающим взглядом. А вот огромный душман посмотрел на меня иначе. Его до этого ленивый взгляд блеснул злобой.
— Я говорю с вашим старшим. Не с тобой, мальчик, — сказал Шер несколько пренебрежительно. — Ты не старший.
Офицеры за моей спиной не пошевелились. Оба они доверились мне после всего, что мы пережили вместе.
Шер явно ожидал, что кто-то из них ответит, выйдет вперёд и заставит меня отступить. Поведёт разговор с душманом сам.
Вместо этого ответил я:
— Ты говоришь со мной, или мы не говорим совсем, мальчик.
Шер хмыкнул. Глянул на гиганта.
— Шурави, не мальчик, нет. Шурави — воин, — с мерзкой иронией