Ахтар поджал губы. Недовольно отвернулся.
Несколько минут Торйалай всматривался в темноту. А потом, наконец, кое-что увидел.
— Ахтар, спускаемся, — сказал он возбуждённо и принялся пробираться вниз по склону.
— Что? Ты что-то увидел?
— Свет костров. Там, в долине. Возможно, это они.
* * *
Стало холодно. Здесь перед рассветом всегда холодно.
Когда мы добрались до широкого ручья, спускающегося с гор в долину, темноту заменила утренняя серость.
Всё утро мы шли на огонёк. Когда тьма начала рассеиваться, ориентиром нам стало кое-что другое — небольшое овечье стадо, отдыхавшее на берегу ручья.
Ночной костёр был пастушьим. И он оказался не единственным. Пастух разжёг несколько, чтобы обогреть овец. Чтобы уберечь их от утреннего холода.
— Пастух, — констатировал Шарипов, ведя свою лошадь и топая рядом со мной и Наливкиным.
Я, уставший от верховой езды, тоже спешился. Снял я и Булата, чтобы тот выгулялся, и следил за ним, чтобы пёс не отходил слишком уж далеко.
— Пойдём к нему? — спросил особист у Наливкина.
— У местных пастухов часто есть много полезного, — сказал я. — Они знают лечебные травы. Природные антисептики. А без них майор не протянет.
— Выбора нет, — сурово сказал Наливкин. — Искандарову нужна хоть какая-то помощь. Иначе никак.
Пастух заметил нас раньше, чем мы его. Вернее, заметили нас пастухи. Их было двое.
Немолодой мужчина с посохом и в подбитом овечьей шерстью кожушке поднялся от одного из костров и, разгоняя прижавшихся друг к другу на земле овец, пошёл нам навстречу. А потом стал ждать у ручья. Он смотрел на нас внимательно и, казалось, пытался понять ещё издали, чего же ждать от пришедших шурави.
Вторым пастухом оказался невысокий и худощавый парнишка в овчинном жилете и папахе из серой шерсти. Он пришёл с другой стороны, вместе с собаками. Встал рядом со стариком, положил руку на пояс с недлинным ножом в кожаных ножнах.
У ног пастухов неподвижно застыли две крупные пушистые собаки. Это были афганские овчарки. Так и стояли они у ног своих хозяев — чуткие, грозные, готовые кинуться на незнакомцев по первому приказу.
Мы встали в нескольких десятках метров от пристально смотревших на нас пастухов. Я придержал Булата, уставившегося на чужих собак.
Пёс утробно заурчал, навострил уши.
— Тихо, Буля. Не балуй, — сказал я ему строго и пристегнул поводок.
Наливкин, ведя своего коня, вышел вперёд. Крикнул что-то на пушту.
— Можешь не ломать язык, шурави, — беззлобно ответил пастух. — Я немного говорю на русском.
Наливкин с Шариповым переглянулись. Капитан «Каскада» помедлил что-то отвечать. А вот я вышел вперёд:
— Ты работал с шурави? — спросил я.
Пастух тоже не ответил сразу. Однако мальчишка, что был рядом с ним, что-то сказал пожилому пастуху. Тот не ответил и ему.
— С чего ты взял, шурави? — сказал наконец пастух.
Навскидку, старику было за пятьдесят. Хотя сказать точно сложно. В горах люди стареют рано. Тем не менее он держался на удивление живо для его возраста. А главное — я заметил солдатскую выправку, которую после долгих лет службы сложно было скрыть отставному офицеру.
Но это было ещё не всё. На посохе старика, у самого навершия, я заметил розоватую ленту, обвивавшую древко. И сдавалось мне, что когда-то эта лента была красной.
— Красная лента на твоём посохе говорит сама за себя, — ответил ему я.
— Он проводник, — сказал Наливкин задумчиво. — «Красный караван». Вон она, лента. А я и не заметил сначала.
— Мне кажется, бывший проводник, — со скепсисом в голосе сказал Шарипов.
Старик молчал долго. Думал. Сомневался. Потом спросил:
— У вас раненый?
— Да! — крикнул ему Наливкин. — Нам бы не помешала помощь. Но многого мы не возьмём. У нашего товарища лихорадка! Кроме того, у него загноились ноги. Если у тебя есть чем помочь, мы отблагодарим. У нас есть патроны. Кое-какие медикаменты. Сухпайки.
— Шурави в этих местах — плохой знак, — повременив несколько мгновений, сказал старик. — Они приносят за собой только беды.
— Он не поможет, — поджал губы Шарипов, обращаясь к Наливкину. — Мы только теряем время.
— Если ничего не предпринять, Искандаров умрёт, — сказал Наливкин ему вполголоса. — Мы должны сделать хоть что-то.
— Можем приставить ему пистолет к виску, — иронически заметил особист.
— Ты солдат, старик, — выступил я вперёд. — Это сразу видно. Ещё в королевской армии служил, ведь так?
Пастух молчал.
— Потом был в «Красном караване», помогал советским солдатам. Тайными тропами их водил. И от красной ленты не избавился до сих пор. А ведь знаешь, что носить её сейчас — опасная затея.
Большой пёс у ног парня заволновался. Гавкнул. Мальчишка опустился, чтобы взять его за ошейник.
Буля уставился на чужого пса, готовый защищать меня. Снова заурчал, но не показывая клыков. Я нагнулся и запустил пальцы в его маслянистую холку. Пёс глянул на меня.
— Тихо, Булат.
Потом я обратился уже к старому пастуху:
— Знаешь что, старик. Сейчас ты прав. Мы и правда принесли тебе беду. Случилось так, что за нами хвост. Через несколько часов тут, вполне возможно, будут головорезы…
— Уходите! — с явным акцентом вдруг выкрикнул парень. — Уходите отсюда! Нам нечем вам помочь! У нас ничего нет!
Старик строго сказал несколько слов парню. Они стали спорить, но старый пастух всё же осадил своенравного мальчишку. Тот отвернулся, забубнил себе что-то под нос.
— Если так, — снова крикнул старик, — то вам точно следует уходить.
— Думаешь, это тебя спасёт? — прокричал я. — Они не знают, куда мы идём, и будут допрашивать каждого, кого встретят.
Старик молчал.
— Встретил бы ты нас или нет, но ты уже в опасности. В опасности просто потому, что решил выгнать своё стадо на выпас в этих местах. Банде, что идёт за нами по пятам, плевать, шурави ты или местный. Для них все вокруг — враги.
— Не дави на него, Селихов, — шепнул мне Наливкин тихо. — Если будешь продолжать, он точно откажет.
А потом Наливкин закричал пастуху:
— Мы уйдём быстро! Не оставим тут никаких следов! За помощь можешь взять, что захочешь!
Старик не ответил и ему.
— Но мы можем сделать