— Что? Что ты такое говоришь, Селихов⁈ — понизив голос, возразил мне Наливкин.
— О чём ты говоришь, шурави? — спросил заинтересовавшийся старик. — Как мы будем выглядеть для них «своими»?
— Селихов, что ты несешь? — зло зашептал Шарипов и даже приблизился ко мне, дёрнул за рукав.
— Не мешайте, — бросил я ему, отмахнувшись.
Наливкин молчал. Видимо, ждал, чего же я скажу старику.
— Когда они появятся здесь, — снова крикнул я пастуху, — вы добровольно расскажите душманам, куда мы ушли.
Глава 7
— Спокойно, спокойно Памир, — Кабиль придержал своего пастушьего кобеля, зарычавшего на отряд конных шурави, стоящих вдали, у ручья.
Потом парень глянул на отца. Его острокостное, грубое лицо, испещренное застарелыми оспинами, казалось задумчивым и напряженным.
— Ты ведь не поверишь им? — Спросил Кабиль тихо, — ведь прогонишь?
Старый пастух по имени Вахид ответил ему не сразу. Он думал долго. Молчал.
Лишь шум равнинного ветра, да редкое блеяние овец некоторое время было ответом молодому Кабилю.
— Тот молодой шурави говорил мудрые вещи, Кабиль, — тихо проговорил старый пастух. — От войны не убежишь, если она уже царствует вокруг. То, что произойдет сегодня, было лишь вопросом времени. Рано или поздно мы бы столкнулись с бандитами.
— Я им не верю, отец, — отвернулся Кабиль.
— С ними женщина и ребенок, сын, — сказал ему Вахид. — Шурви их не тронули, а даже, наоборот, кажется, стараются им помочь.
— Шурави убили дядю Дауда, — резковато бросил Кабиль.
Отец медленно обратил к нему свое лицо с густой, сероватой от седины бородой. Устало посмотрел на сына.
— Мой брат доверился не тем людям, Кабиль. Принял не ту сторону. За это он и поплатился. Мы с тобой не повторим тех же ошибок.
— Но отец… Если бы не шурави, мы бы…
— Если бы не шурави… — Взгляд Вахида, обычно спокойный и задумчивый, сделался вдруг жестче, — мы бы умерли с голоду. У нас не было бы столько овец. Не было бы совсем никакого будущего. Я обязан многим советской власти, сын. А пророк Мухамед, да благословит его Аллах и приветствует, учит нас быть благодарными и никогда не забывать добра. Вот и мы тоже не забудем.
* * *
Глинобитная, сложенная из грубых камней хижина пастухов расположилась на пригорке у самого края низины, где протекал ручей.
Внутри царил полумрак. Пахло сушеными травами, висевшими на стенах и потолке, а также вытопленным жиром. Свет проникал сюда лишь через дымоход в потолке, да узкие оконные щели.
Пастух сказал положить Искандарова на войлочный матрас, у дальней стены. Под голову ему старик по имени Вахид, скомкал и подложил свою бурку. Укрыл покрывалом из шкур горных козлов.
А потом принялся заниматься ранами Искандарова.
Разведчик, к слову, заснул почти сразу, как его уложили на матрас. Дорога измотала раненого человека.
Шарипов и Наливкин уселись у двери. Худощавый парень с лицом, поросшим смешным редким пухом, по просьбе отца нехотя поставил им деревянные ящики. Впрочем, мальчишка, звали которого Кабиль, почти сразу вышел на улицу следить за лошадьми и овцами.
Нарыв и Малинин устроились у оконной щели, время от времени наблюдая за тем, что твориться снаружи. Альфа, легла между ними и лакала воду, предложенную ей старым пастухом в деревянной миске.
Девочка с мамой расположились на втором матрасе, у стены. Пастух предложил им жареный курдюк, но они отказались. А вот нелюдимый афганец уселся в углу, недалеко от входной двери.
Мы с Булатом уселись у очага. Напившийся кипяченой, но остуженной воды пес, положил голову мне на бедро. Прикрыл глаза, когда я стал почесывать его выпуклый лоб.
На подбитой овечьими шкурами стене, над низкой полкой, полной какой-то мелкой утвари, я заметил висевшую фотографию в рамке. На ней, старой и почти выцветшей, были изображены два человека. Два солдата.
— Он был хорошим проводником, — вдруг сказал старик, омывавший ноги разведчика душистым отваром из лечебных трав.
Казалось, старый пастух не отвлекался от дела. Тем не менее он как-то заметил, куда я смотрю.
— На фотографии вы? — Спросил я.
— И мой старший сын. Год назад его убили душманы, когда поняли, что он водит шурави по тайным тропам, в горах.
— Примите мои соболезнования, — сказал я.
Старик промолчал, но кивнул
— Значит, семейное дело у вас такое, — заметил Наливкин, немного погодя.
— Было семейным. Но я слишком стар, чтобы ходить по горам. Да и с овцами иметь дело безопаснее, чем с душманами или шурави.
— Безопаснее, в первую очередь, для вашего сына, — не спросил, а утвердил я.
Руки пастуха, которыми он ловко работал, обрабатывая раны разведчика, вдруг вздрогнули. На мгновение замерли, но вновь проворно задвигались.
— Кабиль мечтает быть воином, — сказал старик. — Таким же, каким был я, его брат и его дядька. Но он не той породы. Не подходит для войны.
Старик замолчал на несколько мгновений, а потом добавил:
— Когда-нибудь он это поймет.
Когда старик закончил, он спросил у Малинина бинты. Спецназовцы стали рыться в вещмешках, но ничего не нашли. Кажется, все уже извели на гноящиеся раны Искандарова.
Тогда Вахид встал, направился к небольшому сундучку, что стоял у стены, рядом с уголком святыни, где на деревянной подставке лежал потрепанный Коран.
Потом пастух достал из сундучка рубаху. Вернувшись к разведчику, старик опустился и стал рвать ее на бинты.
— Можете взять у нас что захотите, перед тем как мы уйдем, — Сказал Наливкин, наблюдая за тем, как старик рвет рукава рубахи.
— Ничего не нужно. Ваш смелый сержант, — старик глянул на меня, — верно сказал по дороге сюда — любая ваша вещь, что тут останется, может дать бандитам повод напасть на нас.
— Спасибо, — помедлив несколько мгновений, с горечью в голосе сказал Наливкин.
Когда старик закончил с Искандаровым, он подсел к очагу. Помешал в армейском котелке, что висел над ним на железном крюке, какой-то остывший отвар.
— Значит, вы идете к старой мечети?
— Да, — сказал я. — Через перевал Чахар-бад.
Внезапно открылась дверь. Пригнув голову,