— Вы точно понимаете, с кем говорите, юноша?
Между прочим, никакого пренебрежения. По местным законам я юноша и есть, ну или парубок. Совершеннолетие наступает в двадцать один, мне же первого июня только двадцать исполнится. Хм. Это через три дня получается. М-да. Суетный какой-то год выдался.
— Я говорю с человеком, который по непонятной причине решил снизойти до выскочки из худородных дворян и направить по моему следу убийцу. Не думаю, что мой сильный дар является достаточным для этого оправданием. У вас вообще нет ни единого повода даже замечать меня. Вас может интересовать Ольга, её родители, дед, но не я. Однако вы всё же снизошли.
— Громкие заявления.
— Либо мы обмениваемся именами, либо я просто уйду, и уже сегодня «Московские ведомости» напечатают мой очерк о том, как я оказался посреди вражды двух родов, и как вы изволили изваляться в грязи. Мои, как вы можете сказать, голословные заявления будут подтверждены общеизвестными фактами. Даже если допустить, что изложенное мною ложь, а это правда, ни вам, ни Зарецким до конца не отмыться. Репутационные потери серьёзно так перевесят мою смерть.
— И вы ударите по руке, кормящей вас? — старик хмыкнул и поудобнее устроился в кресле.
Ну вот, давно бы так. В его взгляде появился огонёк любопытства. А то смотрит, словно меня и нет. Б-бесит, йолки.
— А я просил Зарецких меня покормить? Я вообще хоть у кого-то что-то просил? Да меня даже в московский универ силком затащили, а после, не спрашивая, женили. Осчастливили благодетели, м-мать. Так что кусаться буду самозабвенно, даже не сомневайтесь.
— Допустим. И что вы сделаете после того, как узнаете имя нападавшего на вас?
— Вызову на дуэль и убью к Бениной маме.
— Полагаете, кто-то пожелает драться на честном поединке с вещим?
— Я готов подтвердить при свидетелях или подписать бумагу, что не возражаю по поводу использования моим противником зелий, усиливающих ловкость и быстроту. Вкупе с богатым боевым опытом противника это вполне компенсирует мою способность.
— Но в этом случае уже он может убить вас… к Бениной маме, — снова хмыкнув, уточнил он.
— Согласен. Но тут такое дело, что на поединке у меня есть шанс, на улице шансов нет. Я либо решаю эту проблему, либо рано или поздно он меня достанет.
— А если я прикажу ему прекратить?
— Он уже трижды пытался меня убить и трижды потерпел неудачу. Да его самолюбие заест. В этом деле нужно ставить точку так или иначе, но закрывать вопрос окончательно.
— Ну и кто первым назовёт имя?
— Разумеется, вы. Причём я ещё должен буду и удостовериться в том, что это действительно он.
— Уверены, что сможете его опознать?
— Однозначно. Я видел его глаза. Мне этого будет достаточно.
— Допустим, вы получите своё. Где же тогда гарантии, что я получу своё.
— Моё честное слово.
— То есть вы моему верить не желаете, а я вашему должен? Забавно.
— У вас нет повода обвинить меня в нечестной игре. У меня есть.
— А вот это было дерзко, юноша, — во взгляде князя блеснула сталь.
— Мне терять нечего, ваша светлость. Либо выживу, либо сдохну.
— Резонно. Еремей, — повысил он голос.
— Да, ваша светлость, — тут же появился в дверях дьяк старого князя.
— Немедля вызови ко мне Рыкова. И прикажи подать чаю.
— Если можно, кофе, — попросил я.
А что такого? Наглеть, так наглеть. Хуже точно уже не будет.
— Чаю и кофе, — в очередной раз хмыкнув, уточнил старик.
— Слушаюсь, — обозначил поклон дьяк и вышел из кабинета.
В полном молчании мы успели выпить по чашке, когда дверь отворилась, и в кабинете появился худощавый мужчина средних лет. Я узнал его сразу же. Разумеется, во всех случаях он прибегал к гриму. Но ни один грим не сумеет замаскировать глаза, которые зеркало души. А я их рассмотрел хорошо, когда раз за разом применял предвидение во время покушения у матушкиного дома. Иное дело, что это не та примета, которую можно указать в розыскных листах.
— Ваша светлость, — поклонился он хозяину кабинета.
— Афанасий Петрович, сей молодой человек желает закрыть с вами вопрос поединком. При этом не возражает, если вы используете зелья усиления ловкости и быстроты.
— Учитывая его способность, вполне справедливо, но его практический опыт владения клинком несопоставим с моим, — не моргнув глазом, ответил гость.
— Он это понимает, — со значением кивнул князь.
— В таком случае я готов. Признаться, мне надоело из-за него терять своих помощников.
М-да. Что там говорят про дворянскую честь, благородство и тому подобную дребедень? Вот смотрю я на эту парочку и понимаю, что благородство не в происхождении и не в образованности, а в людях. В этих нет ничего, кроме дерьма. Как и во многих других дворянах. Есть, конечно же, и иные, и их большинство, но они заперты в рамки условностей, созданных меньшинством для более ловкого манипулирования. Вот и я вынужден подстраиваться под укоренившиеся правила.
— Никита Григорьевич? — посмотрел на меня старый князь.
— Хотелось бы всё же поговорить наедине, — не стал я откровенничать при убийце.
— Как скажете. Афанасий Петрович, не обождёте ли в приёмной.
— Разумеется, ваша светлость.
— Кто именно нанёс удар Михаилу, я не знаю. Но это ведь и неважно, у оружия нет имени. Главное, кто его направляет. И это рука князя Зарецкого Игоря Всеволодовича.
— М-да-а, не ожида-ал. Никита Григорьевич, вы за кого меня держите? Полагаете, что я не подумал на него в первую очередь?
— Полагаю, что он был достаточно убедителен, коль скоро не разгорелась межродовая война. Но у меня по этому поводу есть свои аргументы, которые вы можете проверить. — Я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Ну что же, излагайте.
И я рассказал ему всё то, что не так давно поведал Ольге. Вот только ей этого оказалось недостаточно, чего не сказать о патриархе Каменецких. Я видел, как по мере моего рассказа менялось его выражение лица. И это при том, что князь старый и прожжённый интриган. Он мне верил. Разумеется, проверит сказанное тут, но все мои доводы выстраивались в стройную логическую цепочку.
— Зачем это вам? Так хочется оказаться посреди межродовой бойни? — спросил меня князь.