— Вот Цериба обрадуется, — улыбнулась Илзе, сноровисто поправила прическу и летящей походкой направилась к двери.
Ее аккуратные ягодицы под туго облегающим ладную фигурку цветастым халатом обольстительно и маняще перекатывались из стороны в сторону. Почувствовав оценивающий взгляд Пеле, Илзе на ходу оглянулась, одарила любовника очаровательной улыбкой, даже легкомысленно послала воздушный поцелуй и вышла на веранду. Там громыхнул запор, и вскоре в зал ввалились внешне похожие друг на друга, как братья-близнецы, Эзергайлис и Новицкис.
— Наше почтение, Пеликсас, — разом сказали они, мимолетом коснулись головных уборов, привычно пряча колючие пронырливые глаза под козырьками низко надвинутых на угрюмые лица кепок.
Грузно ступая ботинками по скрипевшим под их весом половицам, бандиты прошли к столу. Циклоп вынул из кармана отвисшей на одну сторону полы пиджака бутылку водки, со стуком поставил на стол. Пеле ребром ладони властно отодвинул ее на край, грудью навалился на крытую белой скатертью поверхность стола, поманил широкой кистью подельников. Основательно расположившись против него за столом, деловито отложив кепки в сторонку, Эзергайлис и Новицкис так же подались вперед, вытягивая шеи, чтобы ни одно сказанное главарем слово не пролетело мимо их оттопыренных, покрытых темной порослью ушей.
— Дельце тут одно намечается, — начал говорить Пеликсас, поминутно бросая беглые взгляды в сторону входной двери, торопясь до прихода Илзе озвучить свой план предстоящей кражи. — В воскресенье кооператорское общество «Керамика» торговало на базаре. По моим подсчетам, у них сейчас в кассе около ста тысяч хранится. Подождем, когда они завтра отторгуются, и ночью вскроем сейф. Сторож у них старуха. Так что, думаю, особых хлопот не будет. За полчаса управимся.
— Стоящее дело, — согласился Коряга, выдвинул тяжелый подбородок и с ухмылкой кивнул. — Такие сейфы, как у этой босоты, я на раз-два вскрываю.
Эзергайлис с готовностью подвинул бутылку опять на середину стола, выпуклым ногтем звучно щелкнул по зеленой наклейке, вопросительно взглянул на Пеликсаса.
— Илзе за вашей барышней ушла, — пояснил Пеле и, заметив, как у приятелей от вожделения вспыхнули глаза, с усмешкой добавил: — Вернется, на стол накроет. Вот, кажется, и она.
Разноцветным мотыльком впорхнула в зал Илзе, лукаво стрельнула глазами в мужчин, одновременно повернувших головы в ее сторону, весело доложила:
— Цериба губы красит. Готовится к свиданию. Сейчас придет.
Коряга глуповато гыгыкнул и от нахлынувших чувств часто-часто заморгал крошечными, как у поросенка, глазенками, опушенными белесыми ресницами, с довольным видом плечом толкнул Циклопа: мол, видал, как баба по нам с ума сходит, и решительно потянулся за бутылкой.
— Сейчас закусить принесу, — спохватилась Илзе, метнулась на кухню, принесла тарелку с нарезанными ломтиками сала и колбасы, достала из посудного шкафа стаканчики с расчетом на себя и подругу. — А вот и Цериба идет, — воскликнула она радостно, заслышав на веранде торопливый стук каблучков.
Эзергайлис и Новицкис сразу приосанились, на какое-то время забыв про водку, даже Пеликсас и тот пятерней откинул со лба глянцевито-светлые пряди волос.
Тяжелые гардины на дверях колыхнулись, и в зал величественной павой вплыла Цериба Давалка, безвкусно одетая в желтое шифоновое платье, которое было настолько тесно для ее выдающихся форм, что в глаза мужчинам первым делом бросились ее мясистые бока, свисавшие жирными буграми через тугие бретельки лифчика. Зато ее бесстыдно открытые выше округлых колен полные ноги, обтянутые черными кружевными чулками, вызвали у мужчин полный восторг.
— О-о! — разом протянули они, несказанно изумленные ее откровенно вызывающим видом, устоять против которого в силах разве что самый настоящий импотент.
Картинно встав в дверях с выставленной вперед ногой, Давалка подбоченилась левой рукой, а правой жеманно послала оторопевшим мужчинам воздушный поцелуй, звучно чмокнула излишне накрашенными алой помадой вывернутыми губами.
Эзергайлис и Новицкис оба разом вскочили, готовые ухаживать за своей общей дамой, как неожиданно за ее спиной раздался топот множества ног, и в зал ввалилась группа вооруженных людей в милицейской форме, среди которых лишь один был в гражданской одежде. Отслонив левой рукой потную тушу Церибы Давалки, вперед выступил чернявый майор со служебным ТТ в руке.
— Руки на стол, чтоб я видел, — басом пророкотал Орлов и стволом пистолета указал на стулья. Дождавшись, когда Циклоп и Коряга вновь усядутся на свои места, поинтересовался: — По какому случаю застолье?
— Праздник святой Марфы справляем, — не сразу ответил Пеликсас и, чуть помолчав, посчитал нужным добавить, чтобы его слова не приняли за ложь: — Марфы Девственницы.
Орлов с ухмылкой взглянул на размалеванную без меры Церибу Давалку, въедливо полюбопытствовал:
— Не она ли… виновница торжества?
— Верное слово говорю, — хмыкнул Пеле Рваное Ухо, видно, и сам понимая всю абсурдность сиюминутно сложившейся ситуации. — Выпить, в картишки перекинуться, гражданин начальник… Ничего противозаконного.
— Так я вам и поверил, — ухмыльнулся Орлов и взглянул на Лациса.
Увидев, что тот кивнул, давая понять, что сегодня действительно религиозный лютеранский праздник, Клим, однако, нисколько не смутился, а наоборот, начал говорить, упирая на «р», по-хозяйски расхаживая по дому, с искренним любопытством заглядывая во все комнаты:
— Смотрю, хорошо вы тут устроились, граждане уголовники… Горшок у них в доме имеется, чтобы, значит, случайно не простудить свой зад на морозе… Ванная, горячая и холодная вода в любом количестве… Музычка, чтобы исполнять «Мурку». — Он пальцем потрогал клавиши пианино, прислушался и, восхищенно мотнув головой, сказал совершенно неожиданно: — Жируете, значит, пока народ голодает? Не по справедливости это…
— Какие к нам претензии, гражданин начальник? — спросил Пеле, не сводя встревоженных глаз с плотно скроенной фигуры майора с наглыми замашками человека тертого и оттого в своих поступках решительного и… непредсказуемого, не понимая, к чему он клонит. — Мы люди хоть и маленькие, но не голодаем. Что наш Господь пошлет, тому и рады. На чужое зариться нам Иисус не велит. — Он тяжело вздохнул и потупил голову, сложив перед собой ладони лодочкой.
— Иезуитствуешь, Пеликсас? — спросил Орлов, став у него за спиной. — А не надо бы. Не то время выбрал. Я бы на твоем месте поостерегся… Бога всуе упоминать. Ты лучше скажи, кто недавно лабаз ломанул?
— Навет, — буркнул, не оглядываясь, Пеле. — Можете весь дом обыскать.
— Обыщем, — многозначительно пообещал Орлов. — Только сдается мне, что вы сами расскажете. Вот мы и узнаем, навет это или сие действие было в действительности вами совершено. Собирайтесь, граждане уголовнички, поедем в отдел. А для того, чтобы у вас отбить всякую охоту думать о побеге, мы вам браслетики на ваши загребущие ручки