— Тетушка, — сказал Эдгарс Лацис, — мы их обязательно найдем. Можете даже не сомневаться. И накажем по всей строгости советских законов.
Всхлипнув, старуха перекрестилась, промокнула концами платка глаза, уголки скорбно сжатых губ и опять притихла, упершись потухшим взглядом в пол.
Еременко скорым шагом вернулся к покойнику, потрогал его правую заметно деформированную стопу с надетым на нее белым носком.
— Думаю, происходило так, — сказал он. — Бандит находился в бричке, а старик не давал ей хода. Его и пристрелили. А потом колесом переехали ему ногу. И в бричке находилось, предполагаю, не меньше двух бандитов, судя по весу.
— Добро, — проговорил Орлов, кивнул и скорым шагом направился к выходу, уже не таясь, громко топая каблуками хромовых сапог, на ходу с неудовольствием добавил: — Дело рук националистов. Их почерк.
Едва милиционеры вышли на порог, как им встретилась жена молодого Эхманса. От летней печки, устроенной в палисаднике, она торопилась в дом, держа перед собой глиняное блюдо, накрытое сверху белым полотенцем, с тремя бокалами компота и какой-то местной стряпней, относившейся к разряду русских пышек.
— Помяните батюшку, — тихим взволнованным голосом попросила женщина, и ее скулы от смущения покрыл румянец. — Не откажите.
— Спасибо. Но у советских людей не принято поминать, — почему-то соврал Лацис, ответив женщине на латышском языке (должно быть, побоялся, что их отравят), отрицательно качнул головой и уже по-русски добавил: — Разве что от холодной воды мы бы не отказались.
Женщина тоже на латышском что-то быстро сказала старшей дочери и та, сорвавшись с места, проворно принесла от обомшелого деревянного сруба, почерпнув ведром, глиняный кувшин ледяной колодезной воды. Живительную, обжигающую колючим холодом влагу пили мелкими глотками, как бы пробуя ее на вкус. Утолив жажду, насытившись от души вкусной водой и поблагодарив хозяев за прием, который был хоть и не столь радушный, но закончился довольно миролюбиво, милиционеры направились к распахнутым воротам.
Балодис продолжал доделывать гроб. Он сидел на корточках перед почти готовой «домовиной», забивал молотком гвозди в только что оструганную доску, время от времени бросая хмурые взгляды на покидавших поместье незваных гостей.
С улицы во двор въехал на велосипеде ксендз. На руле у него болтался кожаный чемоданчик с предметами, необходимыми для проведения религиозной церемонии над покойником. Увидев милиционеров, он от неожиданности вздрогнул, вильнув передним колесом, но быстро взял себя в руки, выровнял велосипед и с достоинством поклонился, небрежно коснувшись шляпы кончиками холеных пальцев. Прислонив велосипед к бревенчатой стене, ксендз перекрестился сам, перекрестил двор и ушел в дом, больше не удостоив присутствующих своим вниманием.
— Настоятель нашего храма святого Мартина Турского святой отец Юстус Матулис, — глухо сказал Эдгарс Лацис, который знал его в лицо. — Приехал молебен читать по покойному Эхмансу.
Посещение отдаленного хутора Тобзин произвело на оперуполномоченных уголовного розыска гнетущее впечатление.
Глава 8
Идти по жаре было одно мучение. Но мысль о том, что в городе находится Стася, неумолимо гнала Каспара вперед. Парня почему-то неуклонно тянуло к этой девушке, хотя любви к ней у него определенно не было, даже отдаленно не наблюдалось. Очевидно, влекло его болезненное чувство безраздельного владения над беззащитным живым существом, как влечет маньяка его случайная жертва.
Это пошло у него из далекого детства, превратившись со временем в острую необходимость. Тогда Каспару нравилось мучить новорожденных котят. Но особое удовольствие ему доставляло издеваться над птенцами ласточки, которые доверчиво вили свои гнезда у них во дворе. Возбужденно дрожа худосочным тельцем от предвкушения лицезреть чужую смерть, он доставал пищащие голые и теплые комочки из гнезда; глумясь над бесправными божьими созданиями, безжалостно вспарывал им острым осколком стекла животы, с лихорадочным блеском в глазах любовался, как слепые с желтыми клювиками птенчики исходят капельками крови и через минуту перестают двигаться. Тогда он терял к ним всякий интерес и выкидывал крошечные трупики за двор, где высилась гора вонючего навоза, который складировал отец, ежедневно вычищая коровник и конюшню.
Каспар до сего дня не знал и даже не подозревал, что подвержен страшной болезни, имевшей в медицинской среде название — психопатическое состояние на фоне ярко выраженного слабоумия. И если бы кто-то из его окружения неосторожно об этом обмолвился, он, не задумываясь, вспорол бы ему живот. Но людей с садистскими наклонностями в отряде было большинство, и на их фоне Каспар практически ничем не выделялся. Да и сами они, откровенно говоря, не обладали способностями здраво мыслить, чтобы уличить своего приятеля в бесчеловечных поступках.
Высокий и худой Каспар шагал, сгибая тощие ноги в коленках, словно цапля, шлепая босыми разлапистыми подошвами ног по горячей пыли. Когда не было видно вокруг людей, он яростно обмахивался соломенной шляпой и со стороны выглядел не совсем уж безнадежно усталым, но как только на горизонте замечалось какое-либо движение, он мгновенно принимал вид больной и вымотанный, специально шаркая подошвами по твердой земле, глубоко надвигал на шишковатую голову шляпу. И опять становился похожим на уставшего, вымотанного дальней дорогой путника, направлявшегося из отдаленной деревеньки к зубному лекарю.
Добравшись часа за полтора до города, запыхавшийся Каспар уверенно направился к колодцу, расположенному с внешней стороны ограды крайнего дома. Пока он возился у колодца, черпая погнутым жестяным ведром воду, не привлекая к себе особого внимания, незаметно огляделся, с удовлетворением отметив пустынные улицы городка. Даже вездесущие собаки и те прятались в тени, высунув от жары языки и тяжело дыша.
Поплескав ледяной водой в лицо, Каспар так же ополоснул свои бледные незагорелые ноги с редкими белесыми волосинками, надел ботинки на босые ноги и, еще раз метнув настороженный взгляд вдоль улицы, не торопясь двинулся в сторону больницы, на всякий случай прижимая ладонь к завязанной щеке, делая вид, что невыносимо болит зуб.
Место, где находилась больница, ему было знакомо, поэтому Каспар, пройдя пару сотен шагов, сразу же свернул в тихий безлюдный переулок, который своим торцом упирался в больничный парк. Двухэтажное здание больницы, выстроенное из красного кирпича, располагалось в конце главной аллеи, в окружении высоких ясеней и пирамидальных елей.
Добравшись до участка, принадлежавшего больнице, отгороженного от прочих земель длинными рядами низкорослой сирени, росшей по периметру всего парка, Каспар быстро огляделся и юркнул в кусты. Там он вынул из холщового мешка завернутый в тряпицу вместо сала вальтер и торопливо сунул его со спины за тугой пояс своих штанов. Оправив холстинную рубаху, он сладостно