Тут в оранжерею вошла Гретхен с теплой шалью и накинула ее на плечи профессорши.
— Не хочу, — сказала в заключение профессорша, — торопить вас с этим решением, дорогой друг! Примите его лишь тогда, когда все спокойно и серьезно обдумаете. А сейчас более и слова, ведь недаром говорится: утро вечера мудренее, и всякое дело надобно решать поутру.
После этих слов профессорша покинула оранжерею и увела с обой Гретхен.
Профессорша была права: еще ни разу в жизни Евгению не приходила мысль о женитьбе и семейной жизни, и предложение профессорши поначалу ошеломило его именно потому, что жизнь неожиданно предстала перед ним с совершенно иной стороны. Однако, когда он основательно все обдумал, он нашел, что почтенная дама делала ему как нельзя более замечательное предложение: церковь благословит союз, который подарит ему добрую мать и введет его в священные права сына.
Он охотно сейчас же побежал бы к профессорше, чтобы сообщить ей свое согласие, но, поскольку он обязался молчать до следующего утра, ему пришлось призвать на помощь все свое терпение, хотя его взгляд, весь его вид были полны такого благочестивого восторга, что, увидь его сейчас профессорша, она легко догадалась бы, что творится у него на душе.
Однако, когда, следуя совету профессорши, он благоразумно лег спать, в первые же минуты сна, едва дрема смежила ему очи, перед ним как светлое видение возник некий образ из прошлого, черты которого, как он полагал, давно уже исчезли из его памяти. В те далекие дни, когда Евгений, в качестве помощника профессора Хельмса, еще только начал жить в его доме, туда часто наведывалась юная внучатая племянница профессора — очень хорошенькая, воспитанная девушка, которая, однако, настолько мало волновала Евгения, что, случайно услышав, после некоторого ее отсутствия, что вскоре она возвращается и выходит замуж за молодого доктора из здешнего университета, юноша даже с трудом мог вспомнить, как она выглядит. Когда же она действительно вернулась и должно было состояться венчание, старый Хельмс был уже настолько болен, что не мог покидать своей комнаты. Благочестивая девушка объявила, что сразу же после бракосочетания они с женихом приедут к профессору, чтобы он смог одарить счастливую пару своим благословением. Случилось так, что Евгений вошел в комнату как раз в тот момент, когда молодые преклонили колена перед ложем Хельмса. На сей раз перед Евгением предстала не та девушка, не та внучатая племянница, которую он так часто встречал здесь: он увидел прекрасную, ангелоподобную невесту, которая показалась ему неземным, высшим существом. На ней было платье из белого атласа: дорогая ткань тесно облегала стройную талию и ниспадала книзу широкими складками. Сквозь великолепные кружева просвечивала ослепительно белая грудь, а искусно уложенные каштановые волосы оттенялись белоснежным миртовым веночком. На лице девушки было выражение такого радостного и благочестивого озарения, что казалось, сами небеса излили на нее всю свою красоту и грацию. Старый Хельмс заключил невесту в объятия, то же сделала и госпожа профессорша, после чего она подвела прелестное дитя к жениху, который пылко и восторженно прижал ее к своей груди.
Евгений, на которого поначалу никто не обращал внимания, не мог понять, что с ним такое творится. Жар и холод пронизывали его до костей, непонятная боль стесняла грудь, и, однако же, он никогда еще не чувствовал себя счастливее. «А что было бы, если бы невеста приблизилась ко мне, если бы я прижал ее к своей груди?» — эта мысль возникла внезапно, подобно электрическому удару, и показалась ему невероятным кощунством. Непонятный страх, вдруг обуявший его, был в то же время жаркой тоской, мучительным желанием, все его «я» готово было раствориться в болезненном блаженстве.
Наконец профессор заметил Евгения и обратился к нему с такими словами:
— Господин Евгений, вот и наша счастливая чета. Я вижу, вам тоже не терпится пожелать счастья госпоже докторше, как этого требуют приличия.
Евгений был не в состоянии выговорить ни слова, но прелестная невеста сама подошла к нему с выражением очаровательного дружелюбия и протянула ему руку, которую он, сам не зная как, прижал к своим губам. Но тут сознание его настолько помутилось, что он едва удержался на ногах. Он не услышал более ни слова из того, что говорила ему невеста, и пришел в себя, лишь когда молодая чета давно уже удалилась и профессор Хельмс мягко бранил его за непонятную робость, от которой он онемел и превратился в бесчувственного чурбана, не способного к проявлению простого человеческого участия.
Довольно странно, однако, что, после того как Евгений два дня находился в полном изнеможении и блуждал как во сне, память о происшедшем полностью растворилась в его душе, превратившись лишь в смутное сновидение.
Ангельская фигура прекрасной невесты, как он увидел ее тогда, в комнате профессора, и была тем светлым образом, что предстал ему теперь во всей обжигающей жизненности, и неизъяснимая боль, которую он тогда испытал, с новой силой стеснила ему грудь. Однако теперь ему представилось, что он сам и есть жених и это к нему невеста простирает руки, чтобы он ее обнял и прижал к своей груди. И когда он, в избытке чувств, уже хотел было броситься к ней, он ощутил себя вдруг скованным и чей-то голос прокричал ему в самое ухо: «Дуралей, что ты намерен делать, ты ведь уже не принадлежишь себе,