В глазах Евгения блеснули слезы.
— Это так, дорогая, высокочтимая госпожа профессорша, — заверил он, — и я буду стараться сохранить верность этой благочестивой любви. И пусть во всем великолепии цветет и произрастает наш прекрасный сад — храм моего учителя, моего отца, а уж я буду заботиться о нем, покуда во мне будет теплиться хоть искра жизни. Если вы позволите, госпожа профессорша, я хотел бы поселиться в той маленькой комнатке возле оранжереи, в которой так часто жил господин профессор, поскольку здесь мне будет легче и удобнее за всем наблюдать.
— Именно по этой причине, — ответила профессорша, — именно поэтому у меня так тяжело на душе, ведь очень скоро всей этой красоте придет конец. Как вам известно, Евгений, я имею некоторый опыт по уходу за растениями и не совсем чужда любимой науке моего покойного мужа. Но, праведный Боже, разве такая пожилая женщина, как я, сможет за всем уследить, разве она сравнится с молодым здоровым мужчиной, даже если у нее достаточно любви и усердия? И все же пришла пора нам расстаться, дорогой господин Евгений…
— Как?! — в ужасе вскричал молодой человек. — Вы меня прогоняете, госпожа профессорша?..
— Ступай в дом, — сказала профессорша, обращаясь к Гретхен, — ступай в дом, милая Гретхен, и принеси мне мою теплую шаль, здесь становится прохладно!
Когда Гретхен вышла, профессорша заговорила очень серьезно:
— Ваше счастье, милый Евгений, что вы слишком чистый, слишком неопытный и благородный юноша, так что, возможно, вы даже не сразу поймете то, что я должна вам сказать. Мне уже скоро шестьдесят, а вам едва минуло двадцать четыре: поверьте, я вполне могла бы быть вашей бабушкой. Будь мы связаны такими родственными узами, наша совместная жизнь была бы оправдана и освящена в глазах людей. Но отравленные стрелы мирской клеветы не пощадят даже матрону, чья жизнь всегда была безупречна, а злых языков на свете хватает, так что, как это ни абсурдно звучит, ваше пребывание в моем доме может стать поводом для отвратительных сплетен и подлых насмешек. Еще более, чем на меня, эта злоба обрушится на вас, милый Евгений, а посему необходимо, чтобы вы покинули мой дом. Я буду и впредь, как собственного сына, поддерживать вас на вашем жизненном пути, я бы делала это и в том случае, если бы меня самым недвусмысленным образом не обязал к этому мой дорогой Хельмс. Вы и Гретхен — вы оба были и навсегда останетесь моими любимыми детьми.
Евгений буквально остолбенел от услышанного. Он и вправду никак не мог взять в толк, почему его дальнейшее пребывание в доме профессорши является чем-то предосудительным и может дать пищу для насмешек и сплетен. Но ясно выраженная воля профессорши, чтобы он покинул ее дом, в котором доселе протекала вся его жизнь, где были сосредоточены все его радости, мысль, что отныне он должен будет расстаться со своими любимыми цветами, которые он так выхаживал и которые так ему дороги, — эта мысль стеснила его сердце с невиданной силой.
Евгений принадлежал к тем простым натурам, которые вполне удовлетворяет небольшое жизненное пространство, где они могут передвигаться радостно и без всякого принуждения. Такие люди ищут и обретают в науке или в искусстве, кои являются подлинной сферой приложения их духа, единственную и прекраснейшую цель своих устремлений и неустанных усилий. То малое пространство, где они чувствуют себя как дома, представляется им цветущим оазисом в необъятной, бесплодной, безрадостной пустыне, к которой они относят все, что находится вне их привычного круга и что чуждо им и вызывает страх, ибо они не отваживаются без опаски покинуть свой привычный мирок. По своему образу мыслей эти люди, как известно, надолго остаются детьми, часто они кажутся неловкими, неуклюжими, порой даже эгоистичными и бессердечными, облаченными в броню мелочной педантичности, в которую их заковала наука. Им не чужда насмешливость, которую позволяет себе уверенное в своей победе неразумие. Однако в тайниках души у таких людей всегда пылает священный огонь познания высших истин. Им чужды суета и хитросплетения пестрой светской жизни; дело, которому они отдали всю свою любовь и верность, является посредником между ними и вечными силами бытия, а их несуетная, бесхитростная жизнь есть непрерывное служение в вечном храме мирового духа. Таким был Евгений!
Когда юноша оправился от оторопи и смог заговорить, он заверил госпожу профессоршу с энергией, вообще-то ему не свойственной, что, ежели он будет вынужден покинуть ее дом, его жизненный путь на этой земле можно считать оконченным, ибо, изгнанный из своей малой родины, он уже никогда не обретет покоя и мирных радостей. Он заклинал профессоршу в самых трогательных выражениях не прогонять того, кого она нарекла своим сыном, в безрадостную пустыню, ибо таковой пребудет для него всякое иное место, куда бы его ни забросила судьба.
Казалось, профессорша колеблется и с трудом пытается найти верное решение.
— Евгений, — наконец сказала она, — есть один способ сделать так, чтобы вы могли остаться в этом доме и жить в нем как прежде. Станьте моим мужем! Невозможно, — продолжала она, когда Евгений взглянул на нее с недоумением, — невозможно, чтобы душа, подобная вашей, могла хоть в малой степени заблуждаться относительно моих истинных намерений. Поэтому я без всяких церемоний готова признаться, что предложение, которое я только что вам сделала, — не сиюминутная фантазия, но плод моих зрелых размышлений. Вам незнакомы реальные жизненные обстоятельства, и вы не скоро, а, возможно, и никогда не научитесь должным образом с ними справляться. Даже в тесных пределах вашей жизни вам необходим человек, который избавил бы вас от ежедневных забот и помог устроить вашу жизнь, всю до мелочей, чтобы вы спокойно могли жить ради науки и самого себя. Никто не сумеет сделать это лучше, чем нежная, любящая мать, каковой я хочу стать для вас в самом строгом смысле этого слова, при