– А вы как думали? – Татищев подмигнул Корнееву. – Истина, как ни маскируй ее, как ни прикрывай тряпьем, все равно остается истиной, она обязательно возьмет верх и обязательно всплывет. Закон.
– Это вы – законник? – «солдат не в ногу» хрипло рассмеялся, покачал головой. Двинулся по коридору дальше.
– На вашу резкость я не в обиде, – бросил ему вслед Татищев. – Наоборот, я люблю резких людей. Когда они есть – чувствуешь себя в хорошей боевой форме. Видели? – Татищев словно бы выскреб из голоса добродушие, рокочуще рассмеялся, прокатывая металлическую дробь в горле. Железным человеком был профессор. – Сер-р-рьезный гражданин. – Потер ладони, снова подмигнул Корнееву: – Ну что, действительно будем ставить точку, а?
В ответ Корнеев согласно склонил голову: будем.
– Пора, пора. Давно пора, – Татищев снова прокатил дробь в горле. У него было хорошее настроение. Как, собственно, и у Корнеева. – Ну что ж… Вы продлите себе командировку либо просто задержитесь в Москве дня на три. Составим с вами приказ, поговорим о квартире, решим вопрос с пропиской.
Пройдя в пустой зал заседаний, Корнеев опустился в кресло и долго сидел неподвижно, чувствуя освобождение. Он будто грузный мешок сбросил с плеч, разогнул уставшую спину, дал отдых мышцам. Да, оказывается, действительно очень важно сделать первый шаг, преодолеть некий психологический запрет, что сидит в каждом из нас, и дальше… дальше все идет как по накатанному, просто и обычно.
Он довольно долго находился в расслабленном состоянии, сидел в кресле, не думая ни о чем, отдыхал, потом послышались голоса, и Корнеев подобрался. Зал начали заполнять люди. Причем людей набиралось больше обычного – все-таки последнее заседание. На секунду около Корнеева задержался Сомов.
– Слушай, а ты уверен, что после этого тебе будут подавать руку?
«Плевать», – подумал Корнеев, ничего не ответив Сомову.
– Ну, смотри, тебе среди людей жить.
Медленно пройдя вдоль ряда, Сомов опустился в кресло в самом конце. «Кретин», – обругал его напоследок Корнеев.
Когда заседание открылось, то сразу многим стало понятно, каков будет финал. Корнеев старался думать о вещах, не имеющих к заседанию никакого отношения. Как и вообще к его делу, к нефти. В конце концов, есть человек, есть плоть его, душа, есть внутреннее естество, «я», имеющее минусы и плюсы, – и человеку, увы, суждено ошибаться. Не такой уж большой грех – человеческие ошибки, куда больший грех – нежелание признать эти ошибки, стремление защитить их. Так, кажется, гласит истина?
Человек несправедлив, обижая другого, себе подобного, напускаясь на него из-за пустых по сути вещей, – не прав был сейчас и «солдат не в ногу». А впрочем, что этот Сомов из себя значит, что? Никто не принимает его всерьез. Как и не была принята всерьез сомовская попытка защитить Малыгинскую площадь – в частности, зауральскую нефть в целом.
Ну, а то, что он просил Сомова подсобить, поддержать в этой драке – обычная вещь. И все это, собственно, уже осталось в прошлом. Он поднял голову, обвел взглядом зал. Приготовился слушать.
Некоторые сочувственно поглядывали на Корнеева: все-таки ему сейчас – ему и никому другому – будут рубить голову.
Ловя эти взгляды, Корнеев усмехнулся: ни шута вы, господа любезные, не знаете! Хорошо, когда натура человеческая гибка, как лоза, и плохо, когда она напоминает дубовую корчагу, плотно вросшую в землю, – ни сдвинуть такую корчагу, ни пошевелить, всем она мешает. Давайте, граждане, выражайте сочувствие, лейте слезы сожаления. Он отыскал глазами Татищева. Тот сидел прямой, тяжелый, невозмутимый. Действительно скала, горный кряж. Корнеев ощутил, как в нем рождается привязанность, даже нежность к этому человеку.
Первым на этом заключительном заседании попросил слово Козин, щуплый, кажется, еще более худым и тонким за прошедшие дни сделался, седой, с высохшим печеным лицом, ростом едва выше стола.
– Я специально изучил данные, поступившие со скважин Малыгинской площади, в том числе и последние, с буровой Корнеева, родного брата кандидата геологических наук товарища Корнеева, – Козин это специально подчеркнул, чтобы дать всем понять, о каком Корнееве на буровой идет речь. Поднял над головой несколько листов бумаги, потряс ими. – Максимум, что можно найти на этой площади – воду. Вы понимаете, товарищи, – во-оду! – Козин повысил голос. – Буровая. вышка работала вхолостую, впустую гнала метры и на этом метраже просаживала большие государственные деньги. Просадила довольно успешно. Деньги такие, что скважина, можно сказать, стала золотой. Результат же, увы, – Козин развел руки в стороны, выпятил нижнюю губу, отчего лицо его сделалось брезгливым и одновременно злым, – нулевой. За такую работу виновных надо привлекать к уголовной ответственности.
– Академика Губкина? – подал кто-то голос. – Попробуйте-ка привлеките к уголовной ответственности, когда его нет в живых.
Корнееву поначалу показалось, что эта реплика – сомовская, но нет, Сомов молчал.
– Прошу не перебивать! – потребовал Козин.
Председатель государственной комиссии кивнул, поддерживая его просьбу.
– А воды у нас и так предостаточно, – заключил Козин, – в той же Западной Сибири. Обь, Иртыш, Ишим, Тура… Плюс в Тюменской и Томской областях насчитывается несколько сот тысяч озер. Все это – вода, вода, вода.
Далее Козин начал говорить о кернах, снятых с опытных геологических скважин, сыпать цифрами, формулами, выводами. Все это Корнеев знал. Козин прав – в Зауралье нефти нет, Коровин, а вместе с ним и Татищев выиграли бой. Губкин ошибся.
Для Корнеева сейчас было важно одно: скоротать – именно скоротать, другого определения, пожалуй, не подберешь – это последнее заседание, выслушать выводы, извиниться перед собравшимися за беспокойство и начать свою жизнь сызнова. Он думал о вещах приятных ему, о памятных минутах жизни, о Валентине, об удачах, что выпадали на его долю. И словно бы горьковатый жаркий дымок костра почудился сейчас Корнееву, вперемежку с дымом до него долетал запах реки и рыбы. Хорошо бы зажарить сейчас щекура на рожне – ольховой, проткнутой через всю рыбину палке. В Сибири хорошей рыбы много – не меньше, чем в Доне, Волге или на Каспии. В Обской губе осетры попадаются такого размера, что рыбаки боятся их даже брать – более полутораста килограммов. Опасная рыба – запросто может выбить человека из лодки, загнать в сеть, запутать, утянуть на дно либо закинуть ячею на винт мотора, дернуть, утащить рыбака вместе с лодкой в глубину и выпустить, лишь когда рыбак захлебнется.
Хорошо бы сейчас и домашнего духовитого шашлыка отведать. Очень часто шашлыки бывают жесткими – и те, что на ребрышках, и срезанные с бараньего седла – «королевские», и обычные. Чтоб шашлык был мягким, его надо по-особому приготовить, Володя Корнеев как никто умеет это