Я выдохся, а потому замолчал, тяжело плюхнулся на стул и отпил немного компота, с тоской вспомнив о «кафе по английской методе». Мне дико хотелось спать, но не скажешь же царю, чтобы приезжал попозже? Приходилось терпеть.
— Мы могли бы… — вмешался Попов, смутился и добавил с поклоном: — Государь.
— Могли бы, Григорий Иванович, легко поверю, что могли, — улыбнулся я. — Вот только с собой вам придется тащить верст пятьсот от Воронежа десяток-два умелых золотомоев. Доведете?
Попов опустил взгляд и покачал головой.
— Не всех.
— И это тоже, — продолжил я. — Но ещё хуже, если кто из них потом у татар окажется или тем же казакам место откроет. В общем, государь, советую пока об этой жиле молчать и ничего не делать. Но план обдумать — и с крепостью на Дону, чтобы и с той стороны переволоки держать, а не только с Волги запирать, — и с освоением вот этого пространства, — я обвел ту самую излучину. Начать ставить крепости по Дону от Воронежа, селить там охочих людей… А если султан в самом деле пойдет на Украйну, то и тех, кто побежит от турок, тоже туда определять. И ещё один вопрос, государь. Афанасий Лаврентьевич, удалось добыть карту Строгановской вотчины?
Ордин-Нащокину я отписал сразу, как только смог держать в руке перо, да и ещё и младшего Трубецкого просил подкрепить просьбу каким-нибудь подарком — мы утаили от описи всякие перстни и другие золотые побрякушки, но в меру, и даже рассказали об этом царю, который засчитал их в нашу долю. Меня интересовали размеры земель, которые ещё Иван Васильевич Грозный отписал ушлым промышленникам-солеварам. Правда, их права на огромный кусок по Каме потом подтверждали все последующие цари, даже Шуйский отметился, да и Романовы от предшественников не отстали, но в моем будущем про точные владения Строгановых всё ещё спорили.
Ордин-Нащокин кивнул и достал из принесенного с собой тубуса сразу несколько листов, которые оказались картами Сибири — очень неточными, нарисованными от рек, но с показанными городками, крепостями и острогами.
— Вот досюда они землю держат, но крепость только у устья Чусовой поставили, — он указал на длинную линию реки Чусовой. — Дальше уже Тюменская земля, а здесь, — палец боярина ткнулся чуть ниже, между Чусовой и Яиком, примерно туда, где когда-нибудь появится Уфа, — башкиры податные кочуют. За Камень Строгановы смотрят, но пока в тех краях ничего им пожаловано не было.
Я посмотрел на эту странную карту и решительно отделил карандашом верховья Чусовой от остальной вотчины.
— У них богатые земли, особенно вот тут, — я очертил круг примерно в тех краях, где находился Нижний Тагил. — Говорят, там в горах руды железной много, ничуть не хуже, чем у шведов. Пусть ищут способы эту руду на Волгу доставить, этого занятия им надолго хватит. А у нас, государь, два направления. От Яика вверх, досюда, — я показал проведенную границу строгановской вотчины, — и от Воронежа с Тамбовом вниз, до Терека. Не дело, когда в таких местах русского человека днем с огнем не сыщешь.
Я вернулся на стул и понял — всё, теперь я выдохся окончательно. И никакой пиетет перед царем не поможет.
— Государь, мне нужно отдохнуть, — сказал я. — Тяжело ещё, не до конца отошел от болезни.
Царевичем быть неплохо, но царем — значительно лучше. Алексей Михайлович одним движением брови выгнал всех из помещения, сам налил мне новую порцию компота и помог выпить — у меня от слабости трялись руки. В общем, ухаживал за сыном, как мог.
Меня эта слабость уже раздражала. Точной даты смерти Алексея я не помнил — с нас никогда этого не спрашивали, а кто возьмется запоминать все бесполезные сведения? Но январь сидел в моей голове твердо — и чем дольше продолжался этот месяц, тем дерганее я становился. К тому же в мозгу свербела мысль о новом и старом стиле, так что я собирался волноваться как минимум до середины февраля. Конечно, хорошо бы на это время занять себя чем-то полезным, но слабость и та самая мысль не давала сосредоточиться. Я и этими строгановскими землями буквально заставлял себя заниматься, чтобы всё же найти точки на нынешних картах, где могут находиться Екатеринбург и Челябинск, а, следовательно, и золотые прииски.
Но компот из царских рук помог собрать мысли в кучу и я мог выдавить из себя вопрос, который мучил меня уже давно.
— Отец, кто посоветовал отозвать меня в Москву с середины похода?
* * *
Царь ответил не сразу.
— Ты тогда не послушался меня, — с упреком сказал он. — Начал отговорки искать, доводы приводить — это молодец. Но должен был по одному моему слову поступить и твоих советников в искушение не вводить. Мне же юному Трубецкому не шубу со своего плеча давать надо, а наказывать его примерно, чтобы другим неповадно было царские повеления в сторону откладывать. Но как накажешь, когда такую добычу привезли?
— Не надо его наказывать, — улыбнулся я. — По моему слову он действовал. Мои резоны выслушал и лишь потом решение принял. Так и должен поступать боярин, о государстве радеющий. Так кто письмо посоветовал написать?
— Сам я написал, — буркнул царь, отвернувшись от меня и отведя взгляд в окно. — От Матвеева послание пришло, до Киева он добрался, а там все только и говорят о большой войне с султаном. И сердце заныло, когда понял, что разрешил тебе тоже на войну отправиться.
Ну, такое тоже бывает.
— Ты решился на большую войну с поляками, когда был немногим старше меня, — напомнил я. — А я и не на войну собирался, так, на один бой только. Но хоть землю нашу посмотрел.
Царь задумчиво кивнул.
— И что увидел?
— Увидел, что земля наша велика и обильна, — с улыбкой ответил я. — А