Алексей Михайлович кивнул — то ли узнал фразу, то ли просто так.
— Всё так, Алёша, всё так… И что думаешь со своей долей добычи делать?
— Мост через Яузу летом начну, у немцев мастер есть по каменному делу, он уже согласился взяться, — ответил я. — Что-то отправлю персидскому шаху…
— Это ещё зачем? — вскинулся царь.
— Чтобы зла на нас не держал, — объяснил я. — Всё отдавать — он и сам нас не поймет, а долю малую — примет как извинение. Если послы в те края будут — скажи, пусть в Преображенское заедут, покажу, что отдавать и что говорить.
— Хорошая затея, — одобрил он. — Тоже так сделаю. А остальное?
— Колокольню в Спасе поставлю, давно святой отец просит, да никто ему дать не хочет, — царь кивнул: — Ещё хочу два полка нового строя набрать и обучить по шведскому образцу. Не полные полки! — я заметил, что царь собирается возражать. — Одна или две сотни для начала… Один пусть будет Преображенским, а другой Измайловским назову. Молодежи там много, больше, чем для земли нужно, а так при деле будут. Учителей им найму, пусть ещё и грамоту учат. А потом… потом видно будет — может, как раз им Дон осваивать придется или Яик.
— Планы у тебя, сын, огромные, — одобрительно покивал царь. — Только почему по шведам обучение вести будешь? Матвеев советует на поляков смотреть.
Я уже было открыл рот, чтобы начать рассказывать о преимуществах шведской призывной армии, но потом понял — так нельзя.
— На самом деле, отец, шведская армия — это условно, — сказал я. — Последние полвека Европа воевала очень активно, армии менялись, менялись их тактики и стратегии. Поэтому желательно от каждой страны взять то лучшее, что они придумали, и попробовать это объединить. Вот смотри, — я взял чистый лист и начал рисовать отдаленную схему испанской терции. — Вот так воевали испанцы ещё лет тридцать назад. Немного мушкетеров, много копейщиков с длинными копьями, пушки и тяжелая кавалерия в броне и с пистолетами. Мушкетеры били вражескую конницу, пикинеры не допускали врагов до мушкетеров, пушки стреляли издалека, а конница довершала разгром. Тогда все бросились копировать, но оказалось, что и на терцию есть управа. Сейчас во многих армиях хотят полностью отказаться от копий — мушкеты становятся всё более скорострельными, им уже не нужны подпорки, настоящее ручное оружие. Шведская армия — это длинная линия стрелков, ряда три-четыре, и две пушки на полк… или даже больше, если есть возможность. Вообще, я думаю, что скоро наступит век легких пушек, и нам нужно не пропустить этот момент, чтобы не остаться с осадными мортирами против линейных пушек шведов. Кроме того, нужно уметь обеспечить армию всем, что ей необходимо, и по приемлемой цене, иначе разорение — вопрос времени. Вот как-то так. А поляки… зачем нам смотреть на поляков, которых били все соседи, в том числе и мы? Их даже казаки Хмельницкого били. Чему они нас могут научить? Как вовремя отступить?
На Алексея Михайловича моя речь произвела впечатление. Он долго молчал, я даже захотел его поторопить — мне всё ещё было плохо и хотелось в постель, а не обсуждать военную реформу, которую страна сейчас не потянет.
— Но это не главное, — сказал я, прерывая молчание. — Ещё я хочу поучаствовать в предприятиях Строгановых. Дать им денег на паях, чтобы они всякие мануфактуры устраивали в своих землях. Ты же знаешь, отец, что там нужен металл. А у них он есть, но его надо найти и дешево привезти сюда, в Москву. Или устроить заводы по выделке мушкетов прямо там, на Камне. Только для этого как раз и нужны люди, которые без страха живут на север от Яика. Много людей, нам люди ещё сильнее металла нужны.
— Верно говоришь, сын, люди нужны, и нужны не только здесь, вокруг Москвы, но и там, в тех местах, что ты обозначил, — сказал царь. — Но ведь не дело царскому сыну подобным заниматься? Восгордятся Строгановы, власть почувствуют…
— У них сейчас некому гордиться, — парировал я. — Даниил Иванович прошлый год умер, сыновей не оставил. Дмитрий Андреевич болен тяжко… я узнавал, думают, что скончается вскоре. Только Фёдор Петрович если… Григорий Дмитриевич мал ещё в отцовское наследство вступать. Но я не сам в эти предприятия вкладывать буду, хочу голландца Густава Дорманна привлечь, грамоты ему дать. Он ушлый, ни своего не упустит, ни о моем не забудет.
— Дорманн? — царь как-то простецки потер лоб. — Это не он подавал прошение на полковничий чин?
— Он, но ответа не было, так что я думаю его к себе взять, в приказ под Юрия Петровича. Чин дьяка он уже заслужил… надеюсь, отец, откликнешься на прошение моё.
— Афанасий Лаврентьевич советовал на просьбу этого немца согласие дать, — добавил царь. — Говорил, что его таланты пригодятся на Белгородской черте. И Патрик о нем слышал.
— Герр Дорманн и по военной части может, — кивнул я. — Он стену держал с царицынскими стрельцами, приступ отбил и никого не потерял. Но именно он придумал, как разделить силы казаков, да и часть добычи выкупил у них с большой выгодой для нас.
И для себя, мысленно добавил я, но вслух решил этого не произносить.
— Купец? — недоверчиво спросил царь. — Об этом он в прошении не писал.
— Не купец, — я покачал головой. — Мастер хитрых и тайных дел, скорее. Там слух пустить, тут что-то узнать полезное. Вроде десятника Попова, только без силушки богатырской.
— Послух? Не заслан ли он к нам? — царь встал и показал, что он не такой Тишайший, каким его знают потомки.
— Может и заслан, — я безразлично пожал плечами. — Но пока его таланты работают на нас, а что он кому-то может передавать — то дело даже не десятое. Но лучше его держать подальше от по-настоящему государственных дел. Преображенский приказ, как мыслю, самое подходящее место. И далеко от Кремля, и под приглядом. Трубецкой тоже ему не доверяет, так что любое движение в сторону углядит.
—