Я не знал, почему царь из трех своих сестер выбрал именно Анну. Про неё я почти ничего не помнил, хотя какие-то сведения мне в моих изысканиях и попадались. Её имя иногда встречалось на страницах разных донесений, но для диссертации все они были бесполезны. Больше всего активности она проявила во время противостояния Софьи и Петра, а умерла вскоре после победы племянника. В моем будущем её саркофаг тоже стоял в крипте Архангельского собора, я даже натыкался как-то на него, но кроме пустой по смыслу надписи на крышке он ничем не выделялся. Сейчас же этой круглолицей и полноватой — возможно, из-за пышных одежд — женщине было под сорок; она родилась через год после брата. Из памяти царевича я знал, что она ухаживала за ним, когда он был возраста Симеона, но сам он этот период своей жизни помнил плохо. Ну а я с Анной Михайловной пересекся только при посадке в карету.
Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Со стороны, наверное, это выглядело как молитва, но на самом деле молиться мне было не о чем и некому.
* * *
За эти дни я понял, что и в этом времени мои отношения с Богом вряд ли сложатся хорошо. У себя в будущем я не оказался захвачен всеобщим религиозным помешательством, студенты в массе своей этой мании избежали. Правда, в силу будущей профессии мне не нравилась тенденция по передаче церкви бывших храмов, но даже с этим я готов был смириться — всё равно в них от старины не осталось ровным счетом ничего, кроме места расположения. А, например, восстановление Храма Христа Спасителя вызывало у меня чисто научный интерес — было любопытно посмотреть, как он выглядел в натуральном виде, поскольку строители обещали восстановить внешний облик один к одному.
Но сейчас в Кремле церквей и храмов было великое множество, больше необходимого, на мой вкус. Они стояли на каждом углу и на каждом перекрестке, отдельно, в пристройках и встроенные в здания и монастыри. Все — с золочеными куполами и крестами, на которые было необходимо постоянно совершать крестное знамение. Местные делали это, кажется, неосознанно, я и сам по примеру прочих крестился постоянно, нарабатывая привычку и благодаря бога, что в своей жизни успел застать массовое воцерковление прежних атеистов, а потому знал нужную последовательность для правой руки. Ну и три перста у меня складывались сами собой — к концу XX века раскольническое двоеперстие осталось в далеком прошлом.
С этой точки зрения отдаленный Преображенский дворец выглядел приемлемым паллиативом. Церковь, конечно, имелась и там, куда же без этого непременного атрибута семнадцатого века — собственно, дворец и был назван по храму Спаса Преображения, а не по другим соображениям, сейчас с именованиями было попроще. Но вроде эта церковь была всего одна, что меня полностью устраивало. Ведь это означало, что и священник там был всего один, и он точно не был патриархом, который имел право задавать всякие вопросы даже детям царя. Вопросов я не особо опасался, но хотел избежать их настолько, насколько это возможно — хотя бы в первое время.
Ну а остальным обитателям этого дворца, я надеялся, до моих занятий дела не будет — сельская жизнь и в моё время требовала полного погружения в процесс, а сейчас они, наверное, и вовсе работают в поте лица от восхода до заката, и им не до какого-то там царевича.
Отдаленные монастыри в Кириллове и в Вологде я назвал по наитию, но мне повезло — царю не понравилась идея отослать сыновей, которых коснулся придуманный мною «призыв царицы», подальше и в святые места. Всё же в этом времени монастыри были местом тяжелого труда, а не точкой на туристической карте, где можно найти кафе и лавку с церковными товарами и вкусными пирожками. В целом в монастыри, особенно отдаленные, чаще ссылали неугодных персон, а я таковой стать ещё не успел. Поэтому Преображенский дворец был выгоден и мне, и царю — я оказывался вне кремлевских стен, а царь не попадал под град критики за то, что отправил в изгнание старшего сына и наследника. Какое такое изгнание? Тут по прямой — верст пять и дорога наезженная имеется. Да даже пешком — час ходьбы, если мне взбредет в голову такая блажь.
* * *
Была и ещё одна причина, по которой я выбрал Преображенский дворец. Я хорошо знал, что смог сделать на базе Преображенского царь-реформатор Петр Первый. Немного Потешных войск, ставших верной гвардией будущего императора и проводником его воли. Зародыш флота — но это дело будущего, на сегодняшний день достаточно одного «Орла», если царь прислушается к моей просьбе. Зародыши будущих государственных институций, которые заменят нынешние приказы, которые существуют вопреки, а не благодаря, и полностью зависят от личности назначенного думой боярина и его способностей. Ну и контакты с иностранцами из Немецкой слободы, что находится чуть южнее Стромынской дороги, по которой идет путь в Преображенский дворец.
Конечно, все занятия Петра времен его пребывания в Преображенском я не потяну. Тот уже был царем, пусть и с ограниченными правами, под надзором Софьи и её любовника Василия Голицына, а, значит, мог в какой-то мере распоряжаться всем государственным бюджетом, который к концу 1680-х годов наполнился ещё и нерчинским серебром. Мне же до этого было далеко. Царь выдал мне содержание на ближайший год — пара тысяч рублей серебром в виде четырех тяжелых, хоть и небольших сундучков, которые ехали в карете рядом со мной. [5]
Ещё мне было выделено что-то вроде кредитной линии — я мог набрать в царских подвалах товаров на двадцать тысяч рублей. Выглядело прилично, это почти полтора процента всего дохода, который сейчас собирают за год с русских земель. Кроме того, в мою пользу должны были идти и доходы с деревень моего удела. Но всё равно на все петровские дела этого не хватит даже по самым оптимистичным прикидкам.
Впрочем, я считал, что мне этих денег должно хватить, если не шиковать. К тому же у меня было несколько задач, которые вообще ничего не стоили. Например, наладить контакт со стрельцами, чтобы в один прекрасный момент не столкнуться с тем же стрелецким бунтом, когда вооруженные люди будут убивать моих слуг, а от меня требовать уступок и денег. В терминах будущего