Военный совет вновь во всем согласился с Суворовым. Багратион получил приказ прекратить преследование Молитора и возвратиться. Еще три дня дожидались подхода Розенберга. Вперед (а точнее, назад) был послан приказ заготовить к 25 сентября провиант на два дня.
Тропинка через горный хребет Паниксер была обозначена лучше, чем предыдущие тропки через Росштоксий хребет, так как по ней уже проходили австрийцы. Однако она оказалась более гибельной, чем предполагалось, потому что в горах внезапно выпал снег.
Войска снялись с места ночью с 23 на 24 сентября. Впереди шел Милорадович, следом везли вьюки с продовольствием, за ними шагали Розенберг, Дерфельден и авангард Багратиона, превратившийся в арьергард. Ауфенберг с австрийцами ушел двумя часами раньше.
Утром 24-го французы начали преследование. Багратион не мог отвечать на неприятельский огонь — у него не было ни артиллерии, на патронов, солдаты отбивались одними штыками. Несколько часов он держался с 2 тысячами человек против 5 тысяч, затем к русским подошел свежий полк, и французы были отброшены. Прибывшие к ним подкрепления не принесли им успеха — русские держались до ночи.
Запорошенная снегом тропинка, по которой в ряд мог идти только один человек, извивалась по снежным вершинам, то спускаясь в глубокие пропасти, где приходилось переходить горные потоки с ледяной водой, то круто взмывая вверх. Снег с дождем валил и весь следующий день 25 сентября. Продрогшие солдаты едва отыскивали тропинку в грязи и снегу, где подчас оставляли размокшие и развалившиеся сапоги. Наконец тропинка совсем скрылась под снегом, местные проводники разбежались или попрятались. Войска продолжали движение наобум. Камни под ногами срывались в пропасти, ветер, завывая, заметал последние признаки пути. Люди поднимались в гору на четвереньках, спускались, сидя на плащах и сумках. Суворов, хотя чувствовал себя не очень хорошо, бравировал на виду у солдат в расстегнутом мундире, так что один иностранец, состоявший при армии, даже уверял, что русский фельдмаршал в пути не прекращал окатываться ледяной водой. В начале перевала Суворов убедился в невозможности везти далее пушки и приказал закопать их, поставив наверху крест. Эта хитрость была раскрыта местными жителями, и пушки были включены французами в число трофеев. К ночи едва добрались до вершины хребта, каждый устраивался ночевать там, где его застала темнота. Ветер на вершине был еще резче, вдобавок к ночи завернул мороз. Для многих эта ночь стала последней, еще большее число людей обморозилось.
Но как не труден был подъем, спуск оказался еще тяжелее. На другой стороне Паниксера ветер сдул со скал весь снег и оставил только тонкий слой льда, сгладивший все неровности. Шутки Суворова про швейцарские ледяные горки не могли взбодрить солдат, со страхом поглядывавших вниз. Они съезжали, закрыв глаза и препоручив себя Богу. Здесь погибли остатки лошадей и мулов.
Вечером 26 сентября армия добралась до городка Иланца, где удалось обогреться, а на следующий день вступила в Кур, найдя здесь заготовленную пищу и дрова. На людей было страшно смотреть, но уже к вечеру амуниция была починена, а выданная винная порция подвигла даже к веселью и пению.
1 октября горы кончились. При выходе из альпийских ущелий авангард натолкнулся на двух быков, которые были тут же убиты и разделаны. Солдаты не видели хлеба четыре дня; каждый спешил урвать себе кусочек мяса и тут же жарил его на шпаге, штыке или палочке. Вместе со всеми жарил свою порцию и Суворов.
Армия расположилась лагерем в Фельдкирхе. Поход закончился.
Принимая во внимание, что вся швейцарская кампания представляла собой беспрерывную цепь стычек, людские потери суворовской армии не были чрезмерно велики. Всего за 17 дней от Сен-Готарда до Кура убыль составила примерно треть армии, то есть около 7 тысяч человек, большинство из которых остались ранеными в руках французов[74]. Французы потеряли около 5 тысяч солдат и офицеров, в том числе 1400 пленными, которых Суворов вывел вместе с армией и сдал в Куре австрийцам.
Европа была взбудоражена этим походом. Люди ловили каждое слово о Суворове, не отличая были от небылиц. Из-за больших расстояний позже всех новости узнавал Павел, что повергало его, как писал он Суворову, в состояние «мучительной тревоги». Павел требовал от Суворова только одного: «Вы должны были спасать царей, теперь спасите русских воинов и честь вашего Государя… Главное — возвращение ваше в Россию».
В 20-х числах октября в Петербурге узнали об окончании похода. Растопчин не упустил случая в поздравительном письме блеснуть стилем: «Что скажут злодеи ваши и злодеи отечества? Казнен язык их молчанием… До единого все ваши награждены, унтер-офицеры все произведены в офицеры… В Вене ваше последнее чудесное дело удостаивают названия une belle retraite[75]; если бы они умели так ретироваться, то бы давно завоевали всю вселенную». Рескрипт царя отличался не меньшим красноречием: «Побеждая всюду и во всю жизнь вашу врагов отечества, недоставало вам одного рода славы — преодолеть и самую природу; но вы и над нею одержали ныне верх». Константину Павловичу было приказано возвращаться не через Вену.
Спасение чести русских войск было в глазах Павла, всячески подчеркивавшего рыцарственность своего правления, величайшей национальной заслугой. 29 октября он пожаловал Суворову звание генералиссимуса русских войск, сказав при этом Растопчину, что другому этой награды было бы много, а Суворову мало. Отныне Военная коллегия должна была вести с ним переписку не указами, а сообщениями. Было начато проектирование статуи Суворова, одобренной царем. Константину Павловичу был присвоен титул цесаревича. Армия была осыпана наградами. Одних знаков ордена св. Анны II и III степени было роздано до 200, нижним чинам выдано по два рубля.
Австрийское правительство, напротив, сделало вид, что ничего особенного не произошло. Биограф Суворова Петрушевский пишет: «В эту кампанию австрийцы, не будучи биты, до того зазнались, что стали оспаривать у русских всякое мужество, о чем и говорили по всей Германии; при всякой неудаче, понесенной русскими, они не могли скрыть своей радости, а по окончании Швейцарской кампании хвастались, что только благодаря их содействию Суворову удалось выбраться оттуда без больших бед».
Парижские газеты с началом кампании писали в обычном революционном стиле, что на границах Франции появился варвар с лицом обезьяны и с душой кровожадного пса; этот скиф идет с железом