Герман вырвал локоть из цепких пальцев и оттолкнул человека, уклонился от руки, целившей в глаза и ударил раскрытой ладонью в лицо другого нападающего. Сделал шаг назад, к широкой колонне, защищая спину. Что-то неразборчиво хрипя и брызгая слюной на него бросились еще двое прихожан. Первого Герман встретил ударом ноги в грудь, и тот, хватая воздух беззубым ртом, упал. Второй почти достал Герману до горла и Герман с разворота локтем врезал ему в переносицу. Хруст и вой. Человек отпрянул, беспомощно размахивая руками. Нужно уходить. Герман двинулся вокруг колонны и тут кто-то сзади вцепился ему зубами в ногу, прокусив тонкую, давно промокшие брюки. Еще две фигуры наступали вдоль стены, перекрывая выход.
«Мне бы оружие. Слишком их много», – мелькнула мысль. Герман схватил того, что подобрался сзади и швырнул под ноги нападавшим.
Бежать.
Прорываясь к выходу, Герман сбил с ног еще одного человека, всем телом врезался, в другого, бросил его через себя прямо на колени безголовый статуи и выскочил на улицу. Капсулы перед собором не было.
Оглянулся. Направо, в переулок. Рванул, прыгая, через ступени и обломки парапета, разодрал руку об острый обломок ограды. За угол. В темные развалины. Главное, не повредить ноги. Ничего не видно. Замер. Мимо укрытия пробежали, вытянув головы на тонких змеиных шеях, несколько человек. Люди? Нет. Твари. Не люди.
Один из них остановился и, сбросив капюшон, водит лысой зеленоватой головой в разные стороны. Что он может услышать или почувствовать? Дождь. Шум дождя глушит судорожное дыхание Германа, вода смывает следы и запахи в невидимые стоки. Тварь все крутит головой в разные стороны, бормочет что-то. Тонкие бескровные губы шевелятся, искажаются гримасой голодного бешенства. Внезапно из-за поворота выныривает капсула и задевает его острой гранью. Тварь отлетает к стене разрушенного здания и поломанной куклой замирает. Капсула уносится прочь.
Бессмысленность происходящего, всего того, что происходило с ним последние дни наваливалилась на Германа усталостью и безразличием. Нужно двигаться. Только куда? У него нет ни навигации, ни карт, ни даже малейшего представления о том, где он находится, что это за город. Герман мысленно попытался восстановить маршрут, которым двигалась капсула. Не получилось. Наверное, нужно забраться повыше и осмотреться. Найти гигантские корпуса корпорации легко.
Рядом с Германом что-то шевелится, возится в темноте. Герман чувствует движение и готовится к новому нападению. Похоже, одна из тварей все-таки выследила его. Шум, шорох. Ветер приносит звуки органа. Из под ног Германа, почти задевая его, на дорогу между развалинами выползает огромное насекомое, похожее на мокрицу. Многоногая мерзость, цвета гниющего мха. Высотой почти по колено Герману и длиной не меньше полутора метров. Быстро перебегает дорогу… Не успевает. С шипением и гортанными криками к ней бросаются две твари. Насекомое поднимается на задние лапы. Герман с омерзением понимает, что все это время оно пряталось совсем рядом с ним. Твари кидаются на насекомое, одна цепляется за верхнюю часть членистого тела, вторая тварь запрыгивает на спину насекомого, прижимая его к земле. Вдвоем они скручивают его, ломают пополам, отрывают когтисные ноги, которыми мокрица пытается защищаться. Герман сдерживает тошноту и отворачивается.
Час, а может и больше Герман брел по колено в воде, перебирался через завалы и провалы в дорожном покрытии. Ему казалось, что совсем скоро город закончится, но развалины тянулись, им не было конца. Лохмотьями висели на нем брюки, одну из штанин он оборвал, чтобы замотать прокушенную тварью икру. Нога под пропитанной кровью повязкой отзывалась тягучей болью на каждый шаг. На перекрестках Герман осматривался, вспоминая неосторожную мокрицу. Он чувствовал опасность со всех сторон. То, что представлялось ему городом, оказалось каменными джунглями. Безмолвные стремительные капсулы, насекомые и мерзкие твари затаившиеся в развалинах – все это враждебное, дикое, голодное. Нежить. Так он про себя назвал обитателей развалин. Ничего похожего на город, никаких признаков цивилизации. Дождь, скользкие камни, мох. Одежда пришла в негодность, все больше донимали холод и невозможность укрыться от дождя. Пора было подумать о еде и ночлеге. Необходимость искать укрытие среди этого скользкого враждебного мира пугала его. Внезапно он остановился. Мысль, пришедшая ему в голову, ошеломила своей простотой. Герман вышел на середину дороги и громко произнес:
– Алекс, мне нужна капсула. Хочу вернуться.
Ничего не случилось, джин не выпрыгнул из бутылки, дождь не перестал. Герман вздохнул. Дурацкая мысль. Но попробовать стоило. Попытался вскарабкаться на очередной завал, но тут из-за завесы дождя выскользнула капсула и остановилось в шаге от него. Герман осторожно, боясь спугнуть удачу, коснулся ладонью гладкой поверхности. Открылся вход. Два кресла, столик. Сухо. Светло. Герман шагнул внутрь. Позади него зашипела и заклокотала человекоподобных тварь. Наверное, она выслеживал его и теперь, чувствуя, что добыча уходит завизжала и на четвереньках бросилась за Германом. Панель капсулы опустилась прямо перед ней, и тварь всем телом врезалась в ребристую матовую поверхность. Герман опустился в кресло, посмотрел, как корчиться жалкое создание в попытках добраться до него, и устало сказал:
– Домой, в корпорацию.
Капсула сорвалась с места. Тварь осталась позади, беззвучно разевая голодный рот.
IV
И все-таки, осталось кое-что непонятное. Герман все думал о музыке, которую слышал в городе.
– Алекс, это не город.
– Я знаю, Герман. Но ты хотел, чтобы это был город.
Герман тронул мягкие шелковистые волосы девушки, открывая ее лицо. Нежная кожа, губы, которых ему давно хотелось коснуться. Герман обнял ее и прижал к себе. Слишком хорошо. Больше, чем идеально.
Ее безупречное обнаженное тело все еще влажное от пота, прижималось к нему. Ноги их сплелись, голова Алекс лежала у него на груди. Все получилось быстро. Как будто он – мальчишка. Как в первый раз. Наверное, он был слишком нетерпелив, груб. Там, в городе, отчаяние подошло к нему слишком близко. Страх, боль, разочарование. Ему необходимо было ее тепло. Ее нежное тело. Чтобы почувствовать, что он жив, чтобы заглушить отчаяние, охватившее его, почти уравнявшее его с одичавшими тварями.
Сейчас он касался Алекс, гладил ее горячее влажное тело, смотрел ей в глаза. Он не знал, что будет дальше и незнание это его не беспокоило. Незнание, неизвестность, темнота впереди… пусть будет. Дождь.
– Алекс, у тебя сегодня зеленые глаза.