Тею Диес, самую чистую свою любовь, представляющую из себя идеальный баланс своеволия и хрупкости, я убил, вонзив серебряный клинок в её сердце таким образом, чтобы лезвие наверняка прошло через платиновую монету, спрятанную в её нагрудном кармане. Я знал, что эта монета создана не просто из платины, но из моей собственной крови. Итак, чтобы Теа наверняка досталась мне, я сделал всё, чтобы она была склонна создать со мной нерушимый союз неразлучников. Я не был уверен в том, сработает ли, ведь серебряное лезвие кинжала с моей стороны выступило своеобразным благородством – я хотел оставить ей волю… В итоге Теа стала гибридом. Я знал, что подобное возможно, потому и обращал её определённым образом, и всё же я почти не рассчитывал на такой исход. Из-за этого она обрела бо́льшую волю, чем у неё была бы, если бы она стала чистой Платиной. Поэтому она долго сопротивлялась притяжению платиновой масти, порождённой моей кровью. И всё же… Она стала моей. Почти. Мы не успели закрепить наш союз – не слились телами и душами. Запоздали. Значит, я оплошал в трёх из трёх попыток: три шага, и каждый – в пропасть. Любовь – мой персональный рок.
Глава 27
Бессона и Полели не было в нашей уже начавшей тлеть избе, поэтому я поспешил к избе деда. На улице, ведущей к единственному выходу из города, случилось столпотворение и давка: спешащие прочь от огня люди пытались выбежать за пределы Замка, падали на брусчатку и в итоге затаптывали друг друга…
Ещё до того, как я пробился в дедовский двор, я понял, что там всё намного хуже, чем на улицах: огонь всё ещё не добрался до избы, но едва ли не вся княжеская дружина во всеоружии стояла именно у наших ворот. Я увидел, как двое не по-человечески сильных мужчин – освобождённые из подземелья Металлы, – убивали обычных людей в толпе позади меня, просто откручивая им головы…
Моё сердце упало: Полеля!
Я бросился вперёд с такой силой, что люди с дикими криками в буквальном смысле начали разлетаться в разные стороны от меня. Дружинники начали меня резать мечами, но они как будто не причиняли мне значительного урона – лишь задерживали… Я стал откручивать их головы в шлемах по примеру того, как это делали те Металлы, которые устроили этот смертоносный хаос в городе. Высокий частокольный забор нашего двора вдруг рухнул под давлением толпы, и моему взору предстало происходящее у родной избы: князь насильно тащил Полелю за руку, явно желая запихнуть её в избу… Бессон бросился отбивать её и… Получил удар локтем… Он завалился назад и ударился головой о кирпич – я даже не понял, что только что увидел смерть деда, решил, что тот просто упал… Я продолжал неистово крутить головы дружинников, но их было слишком много… Кто-то вонзил мне нож в спину… Полеля увидела меня и закричала… В этот момент во двор вдруг прорвался сквозь толпу противостоящих мне дружинников некто в золотом плаще… Онагост! Он схватил своего отца за плечо и оттянул назад от Полели, при этом обнажив свой меч… Тот, обернувшись, зарычал, и я, несмотря на давку, удивительно отчётливо услышал его крик: “Как посмел, щенок, на родного отца поднять свой меч!”.
Мстислав перебросил Полелю через перила крыльца, так, что она завалилась во двор… Отец и сын вступили в бой на мечах… Полеля метнулась к Совиной башне, Мстисталав стал оттеснять Онагоста в том же направлении, вглубь двора… Кто-то выбежал ей наперерез! Мужчина с голым торсом! Металл! Он хотел схватить её, но оказался недостаточно силён – лишь порвал рукав на её платье… Кто-то вонзил сразу два кинжала в мою правую ногу… Полеля с визгом побежала на Совиную башню… Онагост продолжал отбивать наступление своего отца… Неизвестный Металл бросился за Полелей…
Мстислав пронзил мечом грудь своего единственного сына!
Отбросив Онагоста в сторону, кровожадный вепрь сделал лишь два шага назад, обернулся, встретился со мной взглядом, и в этот момент в его грудь влетела стрела… Она слетела с дозорной башни на воротах – я почти был уверен в этом!