Разговор становился опасным: я с самого начала подозревала, что сам правитель Замка приложил руку к гибели Белогора Чарова, и давно определила, что не хочу знать правду! Да и если он сейчас заговорит напрямую о Чаровых в нелестном свете, тогда встреча с Полелей станет для меня плохим оправданием…
– Но не все ведь дочери Вяземского так уж дурны, – я попыталась ухмыльнуться, и тем самым неосознанно привлекла к себе внимание огнедышащего змея.
Он поцеловал меня сначала в ладонь, а затем в прикрытую смятой простынёй грудь, от груди перешёл к шее… Он проигнорировал повторный настойчивый стук ночного гостя, в итоге отослав гонца грубой, отборной бранью. Я же дважды пожалела о том, что случайно перевела его внимание на себя: он взял меня сейчас и ещё один раз перед рассветом. Весь следующий день я провела в постели, изнеможённая почти до состояния апатии. Муж не явился и с наступлением ночи – стражник сказал, будто князь чем-то занят в подземельях. Мне же было лучше от такого расклада: полтора суток без терзаний мужем, чтобы наконец встретиться с тем, о ком были все мои дурманные мысли.
Глава 23
Добронрав Чаров
Язычки живого огня трепетали в газовых уличных фонарях: значит, во вторую половину ночи ударит сильный мороз. Я проведал Совиную башню и уже шёл от неё по запорошенному снегом дедовскому двору. С тех пор, как не стало отца, дед, вместе со своим верным Дымом, живёт у нас и к себе ходит только затем, чтобы проверять совиную почту. Этим вечером я вызвался сходить на проверку вместо него, чтобы поберечь его старые ноги: обычно Бессон не соглашался на помощь, так как видел в своём дозоре отдушину, но этим вечером согласился. Пока Твердимир неизвестно где пропадает – в последнее время он заметно сблизился с князем, что является частью плана мятежников, – Полеля коротает своё время за вышиванием крестиком и гладью, которым она увлеклась не так давно. Этим вечером рядом с ней изнывает от печали Ратибор: сегодня день рождения Отрады – Полеля тоскует по подруге, в то время как Ратибор никак не может склеить своё разбитое сердце. О том, что Твердимир помог Отраде бежать с Громобоем, знаю только я, но от этого не легче и даже тяжелее.
Совиная башня сегодня, как и в большинстве случаев, была пуста на почту, так что я уверенно следовал к выходу со двора, когда входная калитка вдруг отворилась и по эту сторону высокого частокольного забора проникла тонкая тень. В сгустившихся вечерних сумерках её было сложно рассмотреть, плащ гостьи был серым и словно сливался с пространством, но моё сердце сразу же ёкнуло: Ванда! От шока я замер посреди двора… Когда мы в последний раз были так близки друг другу, да ещё и наедине? Четыре года назад, в момент свершившегося между нами разрыва…
С небес начали медленно падать крупные хлопья второго в этом году снега. Даже отсюда я увидел, как две крупные снежинки осели на её каштановые волосы…
Гостья вдруг решила приблизиться и в итоге остановилась всего в трёх шагах передо мной. Я не знал, что ей сказать. Моя любовь все эти годы оставалась непреклонной, но теперь эта девушка – женщина – принадлежала другому мужчине…
Она заговорила негромким, сладким для моего слуха голосом:
– Я сказала князю, что пошла проведать отца… И я действительно была у него. Он пьян вдрызг – всё из-за побега Отрады… Я сама вне себя от этого: я поссорилась с ней…
– Вы поссорились? – у меня пересохло горло, я не знал, что в этой ситуации ещё можно сказать.
– Да. И я сожалею об этом… Как холодно…
Она приложила к своей груди руки, спрятанные в заячьи варежки, и из её рта вырвался тонкий поток прозрачного пара… Я смотрел на неё, словно заворожённый: она как будто стала ещё красивее за эти непродолжительные месяцы своего замужества! Когда же до меня наконец дошло, что картинно оседающий снег на её лицо заставляет её дрожать – или дело было вовсе не в снеге? – я опомнился:
– Хочешь зайти в избу? Бессон живёт у нас, так что никого нет…
Она молча кивнула и сразу же сделала шаг по направлению к крыльцу. Не веря в происходящее, я последовал за ней едва ли не покачивающимся шагом.
Мы топили печь дедовской избы два раза в сутки – по утрам и вечерам, – чтобы за зиму изба не промёрзла. Так что здесь хотя и было прохладно, всё же не критично, как, допустим, было бы на сеновале…
Она не пошла дальше светлицы, а я запер входную дверь в сенях на щеколду, крюк и замок.
Не могу вспомнить, кто кого поцеловал первым, но мне кажется, что мы одновременно подались друг к другу. В итоге я расстелил наши плащи на полу возле дубовой лавки, уложил на них дрожащую княгиню и взял её так, как всегда хотел: с силой, с нежностью, властно и подчиняюще – всецело… Она же отдавалась мне с такой страстью, что я знал: она любит меня. И плевать, что я всегда любил её сильнее, чем она была способна полюбить кого бы то ни было. Главное: она любила меня. Остальное было неважным.
***
Прошло меньше получаса с момента, как я закончил в неё, несмотря на то, что она просила не делать этого: она наверняка спит с князем, так что, даже если понесёт от меня, никто ничего не заподозрит – так я рассудил. Благодаря тому, что я проигнорировал её просьбу, она смогла насладиться своей дозой оргазма, так что теперь лежала смирно на моей груди и совсем не выражала недовольства. Вот что нужно было сделать четыре года назад, на Плакучем озере: уложить её под себя – была бы смирнее, не брыкалась и в итоге пошла бы за мной и в огонь, и в воду… Но я рассудил, что время ещё не упущено, что мы ещё наверстаем всё, что нам положено… Вот о чём я думал, когда она заговорила:
– Я не узнаю́ себя… – красавица вдруг села, прикрывшись своим дорогим платьем. – Все эти шелка, весь этот блеск бездушных драгоценностей, а теперь ещё и измена мужу… Я ведь не такая…
Я сел рядом с ней и аккуратно поцеловал её в обнажённое плечо. Она замолчала, и я привлёк её лечь назад, под плащ, потому что в комнате стало ещё прохладнее и совсем стемнело. Она зашептала:
– Я