– Кто же ездит в Америку и Египет!.. Разве отчаянный какой-нибудь, кому жизнь нипочем.
Илья Ильич Обломов
Иван Александрович Гончаров (1812–1891), русский писатель, мастер реалистической прозы. Как и Федор Иванович Толстой, в кругосветное плавание попал ненароком, за другого человека.
Как у Гончарова получилось? На «Палладе» место секретаря адмирала предназначалось поэту Аполлону Майкову, но тот отказался, образовалась вакансия, о которой стало известно его другу Ивану Гончарову. И он, удивив всех, кто его близко знал, стал хлопотать для себя это место.
Что было удивительно и необъяснимо. Ну, положим, мечтал в детстве о путешествиях, зачитывался. А кто о них не мечтал в детстве и не зачитывался?
Но больше всех, пожалуй, удивился сам Гончаров. «Как я мог решиться на такой дальний и опасный путь – я, такой ленивый, избалованный… Малоподвижный, не совсем здоровый, строго оберегающий холостяцкий покой… Не ходивший дотоле никуда в море далее Кронштадта и Петергофа?»
И объясняет не очень убедительно: «Внезапные перемены составляют мой характер». И ничего он этим не объяснил – то все не было внезапных перемен, а то вдруг нахлынули.
А начальник экспедиции адмирал Е.В. Путятин был очень доволен, ухватился – не так-то просто найти среди литераторов любителя морских приключений, да на долгий срок. А вот нашелся, хоть и не был любителем опасностей. И достойно выдержал все тяготы морского и пешего путешествия. Все выпавшие ему на этом пути приключения.
Вообще говоря, Гончаров не путешествовал, а плавал «по казенной надобности. Командирован для исправления должности секретаря при адмирале во время экспедиции к американским владениям России». Так и было записано в его формуляре. Адмирал в свое время и в своем месте очень одобрительно отозвался об исполнении писателем секретарских обязанностей.
А это было, как вспоминал И. Гончаров, не так-то просто: своя специфика, своя терминология, свои объекты. Но, надо сказать, что писатель для такой работы и в таких условиях теоретически был вполне подготовлен. Неплохо знал географию и астрономию, изучил навигацию. В Московском университете много читал географических сочинений, глубоко интересовался естественными науками.
Целью экспедиции было еще и установление торговых отношений с Японией. Как мы помним, еще Н. Резанов делал такие попытки. И на этот раз особых упехов на переговорах не было. Они шли вяло и сводились в основном к обмену подарками. В переговорах И. Гончаров проявил недюжинную дипломатию, но толку от нее было мало. Окончательный ответ по-японски уклончив: «Торговля у нас дело несозрелое. Девицу отдают замуж, когда она вырастет: торговля у нас не выросла еще».
Кстати, не забывая о японском коварстве, на прощальном обеде адмирал Е.В. Путятин объявил, что экспедиция воротится в Японию еще до весны. Чтобы не делали препятствий к выходу в море.
И.А. Гончаров. Гравюра середины XIX в.
Однако вернемся к началу.
Вот из своей покойной комнаты, которую оставлял только в случае крайней надобности, Гончаров «перешел на зыбкое лоно морей… избалованнейший городскою жизнью, обычною суетой дня и мирным спокойствием ночи ринулся в беспорядок жизни моряка».
Он ринулся, а на него накинулись всякого рода сомнения и опасения, неизбежная тоска и сожаления.
– Так улыбаются мне теперь, – огорчался Гончаров, – картины сухопутного путешествия, особенно по России. Едешь не торопясь… качки нет… колокольчик заглушает ветер… В холодную ночь спрячешься в экипаж, утонешь в перины, закроешься одеялом – и знать ничего не хочешь. Ах! Где вы, милые, знакомые явления. А здесь что такое? Одной рукой пишу, другой держусь за переборку; бюро лезет на меня, я лезу на стену…
Как заменить робкость чиновника и апатию русского литератора энергиею мореходца, изнеженность горожанина – загрубелостью матроса?…Вдруг, от прогулок в Петергоф и Парголово, шагнуть к экватору, оттуда к пределам Южного полюса, от Южного к Северному, переплыть четыре океана, окружить пять материков и мечтать воротиться… Морская болезнь, перемены климата, тропический зной, злокачественная лихорадка, звери, дикари, бури…
Но ведь эти опасения не главные. Главное опасение – вот она ответственность писателя: «предстоит объехать весь мир и рассказать об этом так, чтобы слушали рассказ без скуки, без нетерпения».
На наш взгляд, это автору удалось безупречно. Конечно, дело вкуса, но мы всегда читали и перечитывали эту книгу с бóльшим увлечением, чем все три его романа на «О».
И еще удивительно – как немолодой чиновник, кабинетный писатель все глубже проникается своим новым положением. Нет, конечно, он не становится ни моряком, ни матросом, но из бесполезного, беспомощного, ничего не понимающего пассажира становится практически членом экипажа.
Он уже прекрасно понимает все маневры, все признаки штормовой или штилевой погоды, загадочные морские термины для него уже не чужой неведомый язык. Гончаров свободно понимает его и им пользуется. «Взяли грот на гитовы, привели к ветру, обрасопили реи, шли на фордевинд… Ветер стал свежеть: убрали брамсели и взяли рифы у марселей… Фок разорвало, трисель вырвало, разорвало пополам и фор-марсель… Ванты ослабели, бензеля поползли и грот-мачта зашаталась, грозя рухнуть…»
И прекрасный вывод: «Нигде человек не бывает так жалок, дерзок и по временам так внезапно счастлив, как на море».
Гончаров понимает и чувствует море как живое многогранное существо, к которому складывается отношение, которое вызывает эмоции, ассоциации, мысли и чувства.
Вот Атлантика. Здесь широко распахивалась его душа для страстных и нежных впечатлений, какими дарят нас невиданные на севере чудеса. Да, чудеса эти не покорились никаким выкладкам, цифрам, грубым прикосновениям науки и опыта. Нельзя записать тропического неба и чудес его, нельзя измерить этого необъятного ощущения, которому отдаешься с трепетной покорностью, как чувству любви.
А краски! Нежные тона – «сначала розового, потом фиолетового, вечернего неба! Какая грандиозная, игривая группировка облаков. Луна бела, прозрачна и какой-то мягкий свет льет она на все!»
И совсем иное – океан Тихий.
«Сколько раз он доказывал противное бедным плавателям, в том числе и нам, как будто мы выдумали ему это название. Но вот после шторма наступил штиль… Тихий океан вздумал показать, что он в самом деле тихий. Необъятная масса колебалась целиком, то закрывая, то открывая горизонт… Жарко, движения в атмосфере нет… Штиль продолжает свирепствовать. Ах, если б вы знали, что это за наказание! Оно, конечно, лучше жестокой качки, но все несносно!»
Фрегат «Паллада». Художник А.П. Боголюбов. 1847 г.
Сколько раз писатель «мысленно проверял эпитеты, данные ему» поэтами – угрюмый, мрачный, могучий, даже сердитый (это по определению денщика). И вот от себя прибавил: «Соленый, скучный,