д) Свобода личности
Итак, к социализму нас приведет мощь наемного пролетариата. Но этим еще не сказано, что мощь эта сможет определить и форму социализма. Социализм этот будет результатом потребностей и способностей пролетариата, равно как и технических и экономических средств, которые будут в его распоряжении, но ни в коем случае не явится осуществлением какого-либо утопического, заранее разработанного плана, «полного социализма», или чего-нибудь в этом роде.
В этом смысле Маркс и говорит в «Гражданской войне во Франции»:
«Рабочий класс не требовал от Коммуны чудес. Ей не нужно было путем народного голосования проводить в жизнь какие-либо заранее заготовленные утопии. Ей не нужно было осуществлять какие-либо идеалы. Ей нужно было лишь дать свободу проявления тем элементам, которые уже развились в лоне гибнущего буржуазного общества».
Таким образом, учреждения, которые рабочие создадут в различных государствах, могут быть очень различного рода. Для них нет общеобязательного шаблона, и они в различных государствах будут приспособлены к существующим там условиям.
Но одно несомненно: нигде рабочие не откажутся от свобод, которые они сами завоевали, и которые им так дороги. Это относится и к политическим свободам и к экономическим. То, что русские рабочие при большевистском режиме мирятся с отсутствием свободы печати и собраний и с уничтожением прав советов, свидетельствует лишь об их деградации. Английские или немецкие рабочие вряд ли примирились бы с этим. И уж во всяком случае, они бы никогда не позволили отнять у себя свободу передвижения или свободу выбора профессии или фабрики.
А в этом и состояли планы Троцкого, которые власть положила в основу своей деятельности. Сам Троцкий рассказывает, как Уральский Комитет по проведению трудовой повинности распорядился 4000 квалифицированных рабочих:
«Откуда они взялись? Главным образом из бывшей 3-й армии. Их не распустили по домам, а отправили по месту назначения. Из армии они были переданы в Комитет по трудовой повинности, который распределил их по категориям и разослал по фабрикам. О либеральной точки зрения это было „насилие“ над свободой личности. Однако, подавляющее большинство рабочих охотно пошли на фронт труда, как они раньше шли на фронт войны, ибо они понимали, что этого требуют высшие интересы. Часть-же пошла против воли; их заставили» (стр. 140).
Если «подавляющее большинство» на самом деле «охотно» пошло на работу, тогда не совсем понятно, зачем надо было применять принуждение по отношению к остальной, по словам Троцкого, ничтожной части?
Но Троцкий несколькими страницами раньше сам указывает, что дезертирство с принудительных работ было довольно большое:
«В настоящий момент (март 1920 г.) процент дезертиров в труд-армиях ничуть не выше (значит, и не ниже? К.), нежели в наших боевых армиях (стр. 127)».
К сожалению, он не указывает, каков же был процент дезертиров в боевых армиях (на стр. 128 число дезертиров и отпускных 3-й армии определяется вместе в 25 %. Почему не указан процент для каждой группы отдельно?). Он не сообщает также, какой каре подвергаются дезертиры трудармии?
Любопытно только, что заявив, что подавляющее большинство этих 4000 рабочих пошли бы добровольно, если бы их позвали, Троцкий тут же с негодованием спрашивает:
«Что же, надо было их отпустить на все четыре стороны? „Ищите-де, товарищи, где лучше!“ Нет, так мы не могли поступить. Мы посадили их в военные поезда и разослали по фабрикам и заводам» (стр. 142).
Если бы западно-европейским рабочим сказали, что когда наступит социализм, то правительство сможет всякого нужного ему рабочего оторвать от семьи, посадить в военный поезд и сослать на неопределенный срок в административную ссылку, то нет ни малейшего сомнения, что рабочие дали бы совершенно недвусмысленный ответ московским теоретикам социализма.
Конечно, свобода передвижения, свобода выбора профессии и фабрики суть «либеральные» свободы, точно также, как и свобода печати, собраний и т. п. Но это не значит, что рабочие должны от этих свобод отказаться, а значит лишь, что их для рабочего класса недостаточно, что в социалистическом обществе рабочий будет пользоваться еще большей свободой.
Троцкий очень ошибается, если думает, что рабочий согласится в социалистическом государстве отказаться от той свободы, которой он сейчас добивается в буржуазном государстве, на том основании, что это «его» государство. И что он, поэтому, будет ему «всячески подчиняться» (стр. 140).
Для того, чтобы это доказать, я снова должен вернуться к первобытным временам, — с риском, что Троцкий меня снова высмеет, или что с ним приключится новый припадок ярости из-за моей манеры прикрывать свою «лживость» и «бессовестность» — «академической схоластичностью».
Человек происходит от общественных животных. Как в самых начатках человеческого общества, так и в эпоху более развитой культуры отдельный человек обречен на гибель, если отрывается от своего общественного целого, которое дает ему приют, защиту и возможность снискивать себе пропитание. Отдельный индивидуум, поэтому, совершенно растворяется в общественном целом, «всесторонне ему подчинен» и притом не только в своих внешних действиях, но и во всем своем чувствовании и мышлении. Это имело место не только в родовом обществе, но и в марке, и даже по отношению к крестьянину, члену деревенской общины, или ремесленнику, члену средневекового цеха; этот цех не только регулировал его производство и его торговый оборот, но также и контролировал его политику, его семейную жизнь, его религию.
Внутреннюю и внешнюю несвободу отдельной личности по отношению к тому общественному целому, в котором она живет и благодаря которому она существует, не нужно смешивать с той несвободой, которая вытекает из порабощения определенным господином. Несвобода первого рода есть подчинение сотоварищам, и тягости ее индивидуум совершенно не ощущал, ибо в ней был залог его собственной силы и даже самой возможности его существования.
Подобного рода несвобода господствовала тогда не только внутри подчиненных классов, но и внутри господствующих классов. Мы встречаем, напр., эту несвободу мышления и действия для отдельной личности еще и теперь, в целом ряде пережитков феодальной эпохи, как напр., в среде царствующих династий.
Попытки высвободить личность из подчинения обществу, стремление стать по отношению к последнему в положение равного и внешне свободного члена, мы встречаем еще в древности, но лишь капитализм сделал это освобождение явлением массовым и постоянным.
В первую очередь это коснулось интеллигенции, которая в средние века могла отстоять себя лишь внутри церкви. Со времени же эпохи возрождения в городах развились наука и искусство, которые не нуждались в церкви и стояли к ней в противоречии. На первых порах эта новая интеллигенция держалась еще цеховых