Итак, что надо изложить? Нападение на гражданина Александрова — новой фамилией Ленковского мы пользуемся даже в оперативных документах. В ночное время возвращался домой после работы, двигаясь от трамвайной остановки «Завод». Ему нужно было пройти метров семьсот через дворы, пересечь пару улиц, и он бы вышел к новенькому многоквартирному двухэтажному дому с покатой крышей в отстроенном немецкими военнопленными квартале. Там ему выделили однокомнатную квартиру — невиданная роскошь для одинокого человека, но для Проекта это было в порядке вещей. У нас ценили полезных специалистов.
Ходил он этим маршрутом без каких-либо проблем уже год. И тут вдруг нарвался… Обнаружен сотрудниками трамвайного депо в бессознательном состоянии. Денег, ценных вещей при нем не было. Данных, свидетельствующих о том, что имело место покушение на убийство или причинение тяжких телесных повреждений, не найдено. Вывод — обычный разбой. В тех местах, раскинувшихся вокруг моторного завода, где полно рабочих бараков и питейных точек, это не такая уж и редкость.
Я вздохнул, ощущая, как во мне просыпается рабовладелец. Эх, зачем вообще выпускать ключевых сотрудников Проекта в большой мир? Живут же многие из них в закрытых городах под чутким присмотром МВД и МГБ, не жалуются. А лучшая форма работы с научной интеллигенцией — шарашка. Такое закрытое учреждение тюремного типа, где созданы все условия для нормальной жизни и, главное, работы. Многим там даже нравится. Там они только делом занимаются и никто их не обидит.
Но понятно и ежу, что со всеми спецами такое не получится. Слишком много в Проекте задействовано лабораторий, институтов и предприятий, разбросанных по всей нашей бескрайней советской стране. Вот и работают наши подопечные в обычных городах, ходят по обычным улицам, живут пусть в неплохих, но тоже обычных квартирах. И попадают в обычные неприятности.
Так, ладно, довольно досужих измышлений, вернемся к рапорту. Итак, у потерпевшего похищено: авторучка с золотым пером, портмоне кожаное, портсигар серебряный. Это все ерунда. Безделушки. А вот эта штука посерьезнее — портфель, немецкий, дорогой, с серебряными застежками и выдавленной на коже фигурой орла. Это уже гораздо хуже. Когда похищают портфель у секретоносителя, всегда возникают неудобные вопросы.
Туча отползла в сторону, и мой тесный кабинет озарило яркое апрельское солнце. Весенняя хмарь отступала, призывая лето.
Я нервно повел плечами. С некоторого времени не люблю, когда солнце лупит открытыми лучами. Больше по душе низкие облака и серость. Почему? Есть причины.
Я встряхнул головой. Перечитал рапорт. Аккуратненько тонким пером и лезвием бритвы подправил опечатки. Поставил размашистую подпись рядом с подытоживающим бумагу «старший оперуполномоченный майор И. П. Шипов». Положил плод своих бюрократических усилий в бумажную папочку. Закрепил скрепкой. И отправился к начальству по безлюдным коридорам нашего двухэтажного особняка на Арбате.
Полковник Беляков, он же мой прямой и непосредственный начальник, сильно смахивает на бульдога. Такие же толстые обвисшие щеки, такие же мелкие глазки. И так же время от времени не прочь полаяться и вцепиться в загривок. Но все же больше прославился он едкой иронией, которой гвоздил подчиненных не хуже стилета — тонко, точно и порой достаточно больно.
Застал я его за любимым занятием — чтением газет. Он как раз углубился в статью об американских нравах.
«Сенатор Джозеф Маккарти, в начале года фактически объявивший охоту на ведьм, заявил, что более 200 сотрудников Госдепартамента Соединенных Штатов Америки являются коммунистами и им сочувствуют. Проводится активная политика жесточайших репрессий всех подозреваемых в сочувствии к коммунистическому движению».
Вычитав это, Беляков пребывал в фазе возмущения:
— Неймется им! Все коммунисты покоя не дают! Будь там столько коммунистов, сколько они насчитали, американцы давно бы отчитывались по урожаям в колхозах Алабамы!
— Да, нагнетают, — кивнул я.
— Капиталисты совсем обнаглели!
Это была его любимая фраза. На совещании мог сказать ее раз пять, и, хотя обнаглели капиталисты, но пропесочивал он нас.
— Ты присаживайся. — Он отбросил газету на свой широкий стол и тут же, позабыв о происках капиталистов и охоте на ведьм в США, углубился в изучение моего рапорта.
— Похищены бумажник, авторучка английская за двести рублей с золотым пером. Это он сам сказал?
— Ну как похищены, — смутился я. — Коллеги говорят, что эти предметы всегда были при нем. А когда его нашли — уже не было. Сам он ничего не говорит.
— Не говорит — это понятно. Непонятно, что думает, — изрек наставительно полковник — мастер всяких глубокомысленных изречений. — Как его состояние?
— Долго держать в госпитале не будут. Физически здоров. Если не считать проблем с головой.
— И как, велики проблемы?
— Место работы, адрес и знакомых вспомнить не в состоянии. Но формулы помнит. Может, и вернется к работе.
— Ну это как академик Циглер скажет. Будет ли польза от умственного инвалида? Он уже оборвал телефон. Говорит, что Ленковский ему нужен до зарезу.
— Без него никак?
— Процесс отрабатывают. «Астра» на подходе.
— Это все дело для врачей. А наша работа закончена. Пусть милиция теперь напрягается. Им холку надо мылить, почему граждане вечером по улицам ходить без опаски не могут.
— Милиция, милиция, — задумчиво протянул начальник. — Моя милиция меня бережет…
— Так точно. Пусть и дальше бережет. Надавим на них, чтобы с энтузиазмом рыли землю. Искали разбойничков. Они тут доки. А мы беречь Проект будем. Так? — испытующе посмотрел я на полковника.
— Так да не так. У тебя ведь совсем уж срочных дел нет? — ласково поинтересовался он.
— Как это! У меня командировочное на руках. Организация оперативного прикрытия нового объекта — Загорье, — начал перечислять я. — Агентурное дело «Супостаты».
— Там без тебя справятся. Разработка «Супостаты» вялотекущая, больше профилактическая. Там неожиданных поворотов быть не может.
Я уже понимал, куда он клонит.
— Товарищ полковник. С Ленковским — это обычная мелкая уголовщина. Нам что, заняться нечем?
— Вот как-то легкомысленно рассуждаешь. Это у тебя с Полесья идет, где беги да стреляй. А у нас дело тонкое.
Про тонкое дело — тоже любимое его выражение, которое обычно заканчивалось каким-то поручением, порой бесполезным и дурацким.
— Капиталисты, — ткнул полковник пальцем в газету. — Они же не дурачки. Они же работают. Они же козни ткут, как пауки паутину. Поэтому