Тонтон-макут удивился еще больше, у него даже отвисла нижняя челюсть, и велел своим спутникам садиться в джип. Марине он не сказал ничего.
Когда джип отплюнулся вонькой струей дыма, рожденной плохо отрегулированным мотором и исчез, Марина развела руки в стороны:
– Рыжика они натаскали бы на людей, научили нападать по первому окрику, а Майку с Греем просто-напросто пристрелили бы. Это было хорошо видно по физиономии их старшего.
За визитом тонтон-макутов последовал еще один визит, такой же – приехали охранники, три уверенных в себе крепких парня с суровыми лицами, словно бы они только что выскочили из какой-то перестрелки и не успели остыть, эти ребята не понравились Марине еще больше, чем первые визитеры.
– Еще пара таких визитов и я вообще откажусь от мысли, что собак надо передать другим людям…
В бумагу, которую я довольно долго сочинял, Марина внесла поправку, точнее – добавление: «Охранные организации прошу не беспокоить». Потом, подумав немного, добавила в «не беспокоить» окончание «…ся» – «не беспокоиться». В следующую минуту ей что-то не понравилось в исправлении, слово с отрицанием «не» сделалось неуклюжим, тяжеловесным, каким-то горбатым, и она зачеркнула окончание. Лишнее это, есть в окончании «…ся» что-то ленивое, даже неприятное.
Тонтон-макуты нас больше не беспокоили – вняли просьбе.
Охранников сменили две скорбные женщины, одетые в черное, в темных платках, надвинутых на самые носы, и быстрыми, какими-то скользкими глазами.
– Собаки вам зачем? – спросила Марина, обрабатывая целебной мазью заморского происхождения очередную ссадину, подаренную ей рыжим бегемотом.
Было больно, ссадина кровоточила, но лицо Марины было спокойно, при посторонних ни одна мышца не реагировала на боль.
– Да мы живем в дерёвне, – сообщила Марине одна из женщин, наделяя второе «е» в слове «деревня» двумя точками вверху и превращая в «ё», – а в дерёвне ныне как… Народ обитает разбойный, собаки нужны нам очень даже. – В глазах ее неожиданно появилось скользкое, отчетливое выражение, словно бы замыленное, в следующее мгновение оно исчезло, но Марина уже все поняла.
Вздохнув, она медленно покачала головой и произнесла одно-единственное, глухое, будто бы раздавленное зубами слово:
– Нет.
Женщины вскинулись и еще больше надвинули платки на свои носы, рты их скорбно сжались, сделались морщинистыми, старыми, через полминуты уже ничто больше не напоминало о том, что они заходили сюда. Марина даже выбежала на улицу, чтобы понять, были эти ведьмы у нас в доме или нет? Никаких следов не обнаружила. Увы.
Разные люди интересовались собаками. Однажды появилась пара, он и она, их волновало только одно – собачьи шкуры. Это были те самые люди, которых в России издавна называют хлестко живодерами – и в быту и в литературе, слово это, то угасая, то возрождаясь, дожило до сей поры; опасаясь, как бы живодеры не пробыли у нас лишнюю пару минут, Марина так энергично мотнула головой, что гости немедленно, отчаянно топая ногами (от топота их в рамах окон задзенькали стекла), покинули дом.
Хотя живодеры и не сообщили, как конкретно они бы использовали шкуры, без всяких объяснений было понятно – выполняли заказ какой-то северной артели, шьющей обувь для пятидесятиградусных морозов, унты и меховые сапоги, у Марины даже обиженно задрожал подбородок – она совсем не ожидала появления живодеров.
Количество мелких и средних увечий, которые оставляли на ее руках и ногах собаки, продолжало увеличиваться. Особенно старался Рыжик, Майка теперь ему помогала: непревзойденные нюхачи, они на всякой прогулке шарахались то влево, то вправо, хрипели, до проволочного звона натягивая поводки, втыкались носами то в один куст, то в другой, то вообще в какую-нибудь непотребную кучу, – словом, усердствовали не на сто процентов, а на все сто пятьдесят, и когда по объявлению приходили новые люди, Марина уже не пускалась в объяснения, словно бы была согласна с тем, что собаки наши уйдут к другим людям, более подвижным и ловким…
Важно только, чтобы люди эти были исполнены доброты, собак любили, как любит их она, больше ничего не надо.
И вот настал день, когда приехали двое из деревни, расположенной на границе Московской и Тульской областей, оба обстоятельные, оба немолодые – за шестьдесят, с натруженными руками и спокойными размеренными движениями.
Мужчина, раздвигая в улыбке темное, изрезанное морщинами лицо, положил на колено кепку, стянув ее с головы, аккуратно расправил и рассказал, что в логах у них, среди полей, оставленных колхозами, появились волки… Сельские собаки, все до единой, опасливо поджали хвосты и залезли под дома, часть вообще ушла из деревни, переместилась в город Тулу.
Собаки хорошо знали, что волки в город не сунутся, не по зубам им – загоняют досмерти машинами, быстроходными иномарками, и обосновались среди жилых кварталов, а без них в деревне стало жить одиноко и вообще сделалось пусто, даже дышать невозможно.
Марина слушала их и молчала.
– Три собаки в один дом – не много? – это был мой вопрос.
– Да вы что? – женщина улыбнулась, лицо ее распустилось, расцвело, стало молодым – хозяйка скинула с себя лет двадцать. – Разве семья может быть большой? А собаки – это ведь члены семьи, чем больше под крышей живых душ, тем жить веселее. И теплее. Нет, три собаки – это совсем немного.
Мужчина, слушая ее, кивал согласно, в уголках глаз у него образовались сеточки морщин, такие складные, немного смешные авосечки…
Пожалуй, эти двое были самыми симпатичными, вызывающими к себе доверие людьми из всех, кто появился у нас по объявлению. Даже недотрога и трусиха Майка очень быстро привыкнет к новым хозяевам, в этом я нисколько не сомневался.
– А на чем вы повезете наших собак? – спросила Марина, выходя из некоего доброжелательного, хотя и задумчивого ступора.
– На машине. Если вы согласитесь, то завтра же мы за ними и приедем… На машине.
– А какая у вас машина?
– Старый, но справный, еще способный бегать жигуленок, – ответил мужчина, улыбнулся чему-то своему. – С советскими номерами. До сих пор не снимаю.
– Так долго бегает?
– А чего ему сделается? Главное, чтобы уход был… «Жигули» – машина благодарная.
– Милиция к советским номерам не придирается?
– Придирается, но только что она сделает? Рада бы укусить, да не получается, бумаг таких, чтобы запрещать, нету. Вот когда в России запретят советские номера, тогда, думаю, милиция и скажет свое слово, в боках машины пару дырок прогрызет… Что еще сделает? Колеса откусит… А пока-а-а… – мужчина развел руки в стороны, – пока может кусать только собственные локти.
Эта семейная пара – фамилия супругов была Парамоновы, – понравилась Марине.
– Таким можно отдать наших собак, – подвела она итог, когда