– Пошли, пошли в машину, Ваня, – пробормотала Нина Федоровна, продолжая виснуть на муже, слова у нее слипались, были сырыми, невнятными, голос не мог избавиться от незнакомой ржавой дырявости. – Пошли в машину.
Она потащила Ханина к «запорожцу», тот покорно засеменил за ней, зашустрил по-старчески ногами, словно бы не показывал только что свой характер, не опрокидывал на лопатки супостата, последовал за женой… Нина Федоровна забралась в машину первой, Ханин – следом, за руль протиснулся с трудом, виновато понурил голову, когда заплакала жена.
– Прости меня, – он по-мальчишески шмыгнул носом, – прости… Я испугал тебя. Не хотел, – покосился в окошко. Грузинец выбрался из «ауди» и теперь, опасливо поглядывая на ханинскую машиненку, поднимал со снега своего напарника. – Прости, – еще раз повторил Ханин.
– Поехали, поехали, – Нина Федоровна, продолжая всхлипывать, ухватила мужа за руку, – быстрее отсюда!
Иван Сергеевич вздохнул и завел мотор. Медленно тронулся с места. Под колесами «запорожца» едко захрустел снег. Нина Федоровна оглянулась на «ауди», на людей, находившихся рядом с этой роскошной машиной, – двух кавказцев, и ткнулась головой в плечо мужа.
– Что они пытались с тобою сделать?
– Ничего, – спокойно ответил Ханин. – Болтали разные глупости, да пробовали причесать меня. Но я не дался.
– Это я видела. Они убьют тебя.
– Какой там, – Ханин усмехнулся уголком рта. – Это они считают, что способны убить человека, а я так не считаю. Для того чтобы убить человека, кишка нужна другая.
– У нынешних богатеев всякая кишка имеется. Убьют и даже глазом не моргнут. Ох, Иван! – Нина Федоровна всхлипнула. – А что-нибудь конкретное говорили?
– Куда уж конкретнее. – Ханин вновь усмехнулся уголком рта. – Деньги им с нас нужны, деньги…
– Сколько денег? – растерянно спросила Нина Федоровна.
– Чем больше – тем лучше, – привычно, почти не думая, ответил Ханин, но в то же мгновение споткнулся, похмыкал в кулак. – Думаю, что долларов пятьсот они не прочь с нас слупить.
– В месяц? – ужаснулась Нина Федоровна.
– Не в год же!
– Чтобы столько денег заработать, нам надо вырастить две свиньи и заколоть, потом обработать, засолить, выдержать в бочке, подготовить к продаже… Это же год работы.
– А горных орлов это не волнует. Им бы лишь жрать и гадить, а как на деле достается хлеб насущный – им плевать.
– Как же жить дальше?
– Как жили, так и будем жить. Думаю, после этого поединка, – Ханин повел головой назад, в сторону оставшихся на дороге кавказцев, – они вряд ли осмелятся пристать к нам. – В конце концов, кто на этой земле хозяин? – с пафосом воскликнул Ханин. – Мы с тобою или они?
Наждачно скрипел снег под колесами «иномарки», низко над дорогой, придавливая к земле деревья, висело тяжелое темное небо, из обрубка железной трубы валил, плюясь красными искрами, дым, накатанный большак неторопливо уползал назад. Казалось, что «запорожец» стоит на месте, вхолостую вращает колеса, а земля все-таки движется, кряхтит, уползает упрямая назад – вертится, словом… А раз земля вертится, то и жизнь идет.
Напрасно считал Ханин, что кавказцы испугались и больше не появятся на трассе под Ефремовом; когда кавказцев много, с перевесом примерно семь к одному, они никого и ничего не боятся.
С неделю Ханин с женой беспрепятственно появлялись на московской дороге, торговали, радовались каждому рублю – ведь на вырученные деньги можно было не только купить новые галоши, но и починить крышу, и выпрямить покосившуюся стенку в пристройке, и переложить в доме печь, и перебрать старый, кое-где просевший пол. – Иван Сергеевич азартно хлопал ладонью о ладонь и строил радужные планы на будущее.
В погребе надо было вскрыть бочку с моченой антоновкой и яблоки также вынести на продажу.
О грузинцах он старался не вспоминать. Да и не в обиде он был уже на них. Ну, подумаешь, человек захотел пятерней провести по его лицу… Да не Ивана Сергеевича он унизил, а самого себя… Ну а то, что Ханин не сдержался, отправил его едва ли не в нокаут – вполне объяснимо. К таким выпадам надо относиться терпимо. Надо полагать, что и грузинцы отнеслись к борцовским выпадам терпимо. Ведь они, в конце концов, человеки.
Не следовало Ивану Сергеевичу Ханину настраиваться на такой благодушный лад: жизнь – штука жестокая. Она и раньше была жестокая, а сейчас особенно…
К концу января морозы отступили, воздух неожиданно наполнился весенним ароматом, словно бы на деревьях начали набухать почки, птицы, обманутые оттепелью, ожили, засуетились, загалдели, даже угрюмые клювастые вороны и те, растеряв свою спесь, начали чирикать по-воробьиному, – но тепло продержалось недолго, вскоре мороз снова сжал землю в своих железных тисках.
Облюбованное место на трассе продолжало приносить Ханиным доход, хотя и небольшой он был, но все-таки это был доход.
В тот день в десяти метрах от Ханина, горбившегося с подносом на обочине, остановилась знакомая «ауди», в приоткрывшемся окне показалось опухшее – опухло, видать, от хлопот и заботы о судьбе России, лицо кавказца, которого Ханин отправил в нокаут, грузинец, яростно вращая глазами, коверкая слова, путая ударения и запятые, прокричал Ханину:
– Ты покойник, старик! Ты подписал себе смертный приговор!
Ханин сжал губы в твердую линию и сделал шаг вперед. Грузинец поспешно нажал на кнопку автоматического подъема стекла, темная, затонированная в пороховой цвет половинка бокового окна проворно поползла вверх… Грузинца не стало, и «ауди» не стало – исчезла. Ханин оглянулся на свою усердно дымившую патрубком машиненку, стоявшую в стороне, разглядел за ветровым стеклом лицо Нины Федоровны, и холод сжал ему грудь. Ханину сделалось страшно. За себя он не боялся – трепетать и сжиматься в комок от страха отвык еще на фронте, – боялся за Нину Федоровну.
Вдруг он снова увидел белую «ауди» – машина развернулась на автобусной остановке, где было побольше места, чем на трассе, и теперь, похожая на большую, испачканную дорожной грязью мышь, стремительно шла в обратном направлении. Ханин проводил ее глазами, усмехнулся.
Холод, натекший ему в сердце, не проходил. Он скосил глаза на продукты, выставленные на подносе, и подумал, что в первый, пожалуй, за все время раз он готов уехать домой, не продав товар…
Собственно, ничего страшного в том, что товар не продан, нету – он же не давал никаких обязательств ни себе, ни Нине Федоровне. Перед глазами возникла белесая муть, схожая с морозным туманом, уменьшила пространство, он отер ладонью лицо и собрался, будто сказочная избушка, развернуться к своей «иномарке» передом и