Из сенцев выглянула Нина Федоровна, всплеснула руками и, не удержавшись, заплакала. Приложила к глазам фартук.
– Ну что же ты, мать, все плачешь да плачешь, – проворчал Ханин. Виду, что расстроен не меньше жены, не подал. – У тебя глаза выросли на мокром месте… Может, им пересадку сделать? Ладно, нету у нас орденов, но зато есть вот что. – Он хлопнул ладонью по крыше «запорожца». – Не уступит ни «ниссану», ни «лендроверу», ни «виллису» времен моей молодости… – В нем что-то сжалось, словно бы внутрь попал кусок льда, обварил все, что там есть, холодом и горечью, Ханин обрезал самого себя, дохнул синего морозного воздуха.
Был уже вечер, в Шкилевке, в домах, зажигались огни.
Иван Сергеевич закашлялся. Выбил кашель в варежку, поправил пальцами горло.
– Зато, мать, мы теперь точно выживем – «запорожец» нас прокормит… Теперь нам ничего не страшно.
– Как будто бы твой «запорожец» – дойная корова.
– А он и есть дойная корова. Вот увидишь, насколько легче нам станет жить.
На следующий день Нина Федоровна достала из погреба пару махоток сметаны, перелила в две литровые банки, взяла несколько вилков квашеной капусты, которая хрустела на зубах, как молодая репа, кусок домашнего сала и вместе с Иваном Сергеевичем выехала на трассу.
По дороге Ханин несколько раз толкнул супругу локтем в бок – не мог удержаться от этого, лицо его расплывалось в не сдерживаемой улыбке:
– Ты послушай, как работает мотор, а! Будто мышь сидит в углу и ждет, когда на пол хлопнется кусок сыра. Ничего не слышно… А, мать!
Лицо у Ивана Сергеевича сияло, словно бы и не было вчерашних неприятностей, проданных орденов, свинцовой горечи, прочно засевшей в нем. Машину Ханин вел играючи, будто в молодости на фронте. На несколько мгновений Нине Федоровне показалось, что вернулось прошлое, она не выдержала, ткнулась носом в плечо мужа, замерла на секунду, потом со стыдливо покрасневшими щеками откинулась от него.
Синие отвалы мерзлого, фанерной твердости снега тянулись назад, по накатанной скользкой колее оживленно прыгали воробьи, разгребали лошадиные кучки, выковыривали из них съедобные крохи, галдели – громкие голоса их были слышны в машине.
День затевался хороший, ясный, и Нина Федоровна неожиданно уверовала в то, что все будет хорошо, жизнь их отныне действительно наладится, сытых дней станет больше, чем голодных, и вообще дело пойдет на поправку. А там, глядишь, и жизнь наладится.
Товар они на удивление продали быстро – и сорока минут не простояли на трассе. Около их ушастого лихо притормаживали обмахренные снегом, хранящие на себе следы дальних дорог машины – настоящие иномарки, не то что их допотопная, пукающая сизым дымом керосинка, из машин выскакивали нарядно одетые граждане, устремлялись к Нине Федоровне.
А у той при виде таких покупателей делалось тепло на сердце – люди эти покупали домашние продукты, не торгуясь: сколько Нина Федоровна просила за свой товар, столько и отваливали.
Через сорок минут она нырнула в «запорожец» в котором сидел Иван Григорьевич, подула на застывшие пальцы:
– У-уф! Совсем не сгибаются. – Она еще раз подула на пальцы, глянула на мужа. На лице его сверкала победная улыбка. – Все продала, до последней крошечки. – Она ударила одной озябшей рукой о другую. Хлопок получился деревянный, значит, у нее действительно сильно замерзли руки. – Ну, чего купим на честно заработанные трудовые деньги?
Ханин прижал жену к себе. Пробормотал растроганно:
– Бедная ты моя… Чем же нам с тобою приходится заниматься! – воскликнул он и тут же умолк.
– Ну так что купим на первую выручку?
– Я тоже, кстати, сильно замерз, пока сидел в машине, – признался Ханин. – Надо подумать, как согреться нам самим и обогреть нашу машиненку…
– Знаешь, как обозвал один остряк, который купил два кочана капусты, наше с тобой иномарку?
– Как?
– «Жопорожцем». Это, говорит, чей тут «жопорожец» на дороге мешается?
– Попался бы мне этот остряк где-нибудь в крапиве – живо бы его физиономия сравнялась формами с кормовой частью. – Ханин неуклюже пошевелился в маленькой машиненке, пожаловался: – Тесно, как в танке, того гляди, чего-нибудь снесешь. – Он закашлялся в кулак, окутался паром, передернулся от холода, и в глазах его проступило смущение.
Ну ладно, Нина замерзла – она женщина, ей положено мерзнуть и быть слабой, но вот он… Мужик, прошедший войну, видевший и не такую студь, он-то чего замерз? То ли от огорчения, то ли от того, что мороз действительно достал его в железном нутре машины – бензин-то дорогой, кусается, завести лишний раз мотор Ханин не решался, не говоря уже о том, чтобы обогреться печкой.
А с другой стороны, хороша была, конечно, его «иномарка», но одно было плохо – печка-то работала еле-еле, холод выдавливал тепло из кабины со свистом, улетало оно во все щели, малые и большие.
Голос у него сделался скрипучим, как у древнего старика, просквоженным насквозь, словно бы пробитый охотничьей дробью.
– Чего же ты машину не заводишь, старый! – жалобным тоном вскликнула Нина Федоровна, и Ханин, словно бы всплыв на поверхность самого себя, поспешно вставил ключ в скважину зажигания.
«Иномарка», несмотря на мороз, завелась легко, у Ханина на щеках появились довольные розовые пятна.
– Не машина, а сказка, – дохнул он мелким сыпучим паром, – может заводиться не только от ключа, а даже от простого желания хозяина.
– Ага, от двух волшебных слов «сим-сим», – не выдержала Нина Федоровна, подколола мужа, – «сим-сим» – и дверка отворяется…
– Точно, – добродушно отозвался Ханин, тронул «иномарку» с места. Под колесами жестко заскрипел снег. – Какой товар оказался самый ходовой?
– Да все шло как по маслу. Никто даже не торговался.
– А что шло лучше всего?
– Сало. Наше домашнее сало. С прожилками которое…
Сало у Ханина было знатное, он его солил лучше всех в Шкилевке – с чесноком, с добавлением перца – закатывал в сало твердые черные дробины, иногда добавлял травы, сорванные в поле, сало получалось высший сорт.
Да и кормить поросенка так, чтобы сало у него получалось с прожилками, тоже было непросто. Это в анекдоте свинюшку можно кормить абы как: один день кормишь, один нет, день кормишь, день нет и так далее. В результате получается сало с прожилками, а в жизни все не так… Иван Сергеевич и на этот счет имел свои рецепты.
– Сало наше – чистое, без всякой химии, отрав и этих самых… побочных компонентов, которые могут превратить человека в кого