Поутру пришли люди, подкопали порог в сенях и сделали такой спуск и подъем, чтоб можно было пронести гроб. Затем принесли и порядочный, выкрашенный гроб, потому что Маруся оставляла достатку довольно. Собрались девки, парни и старики со старухами и, вынесши покойницу, как было сказано, поставили в церковь, отпели и похоронили. Никого не осталось из маркушенкиной семьи, и Маруси не стало; избу продали, и в ней живет теперь чужой человек, а о Марусе там и помину нет…
Пришла весна, красная, веселая, и тот же молодой парень, который обручился с Марусей-покойницей, частенько по вечерам прихаживал на могилу ее и там молился. Заметив однажды, что из могилы этой вырастает какой-то особенный стебель, с гладкими, длинными листьями, Михалка стал присматривать за ним и поливать его; но как кладбище не было огорожено и туда нередко заходила скотина, то Михалка решился выкопать куст этот с корнем и посадить его в своем садике. Сделав это, добрый Михалка, который вообще очень любил цветы и разводил их у себя много, ходил и смотрел за этим кустиком, как за глазом своим; и чем более вырастал цветок, тем более дивился ему садовник наш и радовался, потому что он никогда такой травы не видал: листья вышли длинные, не широкие, гладкие и ровные; посредине один стебель, довольно высокий, а на маковке его завязывался цветок. Михалка радовался ему, как кладу. Наконец, накануне Иванова дня, к вечеру, цветок этот вдруг расцвел – белый, большой и густо-махровый; Михалка не мог им налюбоваться; сидел он при нем до поздней ночи, все на него глядел, а потом подумал: теперь тут тепло, а мне хорошо и весело – зачем пойду в избу? и лег в садике своем, под кленом, так что цветочек его стоял прямо перед ним и слегка кивал головкой от налетного ветра. Вдруг белые лепестки в головке цветка зашевелились, цветок опал, и из него медленно поднялась, как в тумане, рослая, статная девушка… туман прояснился, и Михалко, не утерпев, вскочил и робко сказал:
– Маруся!
Она подошла к нему и, указывая на его колечко, сказала:
– Кто обручился с мертвой, тот будь женихом и живой: ты мой спаситель; без тебя я погибла бы в вечных муках.
Сколько ни дивовались люди, что Маруся жива, а поглядев на нее, надо было поневоле поверить. Не долго откладывая дела, сыграна была свадьба, и, говорят, не было на свете другой такой дружной и любовной четы, как добрый Михалка и красавица Маруся.
Не надейтесь, однако ж, девушки, на цветок этот: не любите чужих парней без ума и не обманывайте, не облыгайте никого!
1848
Примечания
…но и во всем повете не было красавицы против Маруси. – Повет (истор.) – уезд.
…в тонкой сукманке. – Сукманка (устар., южн., зап.) – суконный кафтан.
…одна шапка смущатая чего стоит… – Смущатый – то же, что смушковый, сделанный из шкурки ягненка.
…туґгой поля не изъездишь, нуґдой моря не переплывешь! – Туга (устар.) – печаль, скорбь. Нуда (устар.) – неволя, принуждение; нужда; скука.
…пришла почевать к соседке. – Почевать (устар.) – переночевать, переночевывать, провести ночь во сне.
…не облыгайте никого! – Облыгать (устар.) – лживо обвинять в чем-либо; клеветать.
«…я и мои собратья, шарлатаны всех родов и названий, обожаем всякие открытия, лишь бы эти открытия нас не закрывали».
Осип Сенковский.
Превращение голов в книги и книг в головы
«Между тем в глубине зеленого леса открылся перед ним блестящий дворец, чудесно слитый из остановленного дыма».
Иван Киреевский.
Опал
«И два жолнера схватили ее за обнаженные руки, белизной равнявшиеся пыли волн».
Николай Гоголь.
Кровавый бандурист
Комментарии
Алексей Константинович Толстой
Семья вурдалака
Рассказ «Семья вурдалака» был сочинен в 1839 году молодым, дерзким и очень талантливым писателем (а в будущем – блистательным поэтом) – Алексеем Константиновичем Толстым. Автору в ту пору едва исполнилось 22 года. Причем рассказ был написан на французском языке (как и еще одно фантастическое произведение юного Толстого – «Встреча через триста лет»). К сожалению, «Семья вурдалака» так и осталась в рукописи и увидела свет только после смерти автора – в журнале «Русский вестник» (Русский вестник. Журнал литературный и политический, издаваемый М. Катковым. Том сто шестьдесят девятый. – Москва: В Университетской Типографии (М. Катков), 1884. С. 5–31). Данная публикация рассказа полностью воспроизводит (за исключением орфографии) то историческое – первое! – издание. Перевод с французского сделал редактор «Русского вестника» – Болеслав Михайлович Маркевич (1822–1884), тоже писатель (надо сказать, весьма неплохой), литературный критик и публицист, ныне уже, увы, забытый. Это обстоятельство необходимо иметь в виду: рассказ одного писателя – в ту пору ставшего классиком – переводит другой писатель, к тому же превосходный редактор. Внимание к тексту – и к качеству перевода – было чрезвычайным.
Примечание к названию рассказа имеет автора – это все тот же Болеслав Маркевич. Данное примечание (вид его сохранен полностью) также было помещено в «Русском вестнике» – буквально на первой странице публикации (по нумерации журнала – на пятой странице). В сноске имеется французское слово conteur, обозначающее «рассказчик». Конечно, рассказ «Упырь» Алексея Константиновича Толстого ныне не составляет «величайшую библиографическую редкость». Его можно прочитать в разных собраниях сочинений автора и многочисленных сборниках. Следует лишь добавить, что «Упырь» был напечатан в 1841 году действительно очень маленьким тиражом, но не совсем «без имени автора», а под псевдонимом: «Краснорогский». Псевдоним этот вовсе не попахивает чертовщиной – он произведен от названия села Красный Рог в Черниговской губернии, где А.К. Толстой родился и провел детские годы.
Николай Васильевич Гоголь
Кровавый бандурист
Кровавый бандурист. – Этот фрагмент незавершенного романа, главу, названную автором «Кровавый бандурист», Гоголь почти опубликовал в 1834 году в «Библиотеке для чтения», которую редактировал О.И. Сенковский. «Почти опубликовал» – потому что корректура была готова, но цензура запретила публикацию. Весьма интересно привести здесь вердикт цензора – известного в те времена работника цензуры Александра Васильевича Никитенко, в скором времени ставшего профессором Санкт-Петербургского университета на кафедре русской словесности.
«Мнение цензора экстра-ординарного профессора Никитенко
о статье под названием “Кровавый бандурист”
Прочитав статью, назначенную для напечатания в “Библиотеке для Чтения” под названием: “Кровавый бандурист”, глава из романа, я нашел в ней как многие выражения, так и самый предмет, в нравственном смысле неприличными. Это картина страданий и уничижения человеческого, написанная совершенно в духе новейшей французской школы, отвратительная, возбуждающая не сострадание и даже