– Смотри, пожалуй! – вскричал хозяин. – Какую дичь порет! А ведь сам как дело говорит – не улыбнется! Впрочем, и то сказать, – прибавил он, помолчав несколько времени, – приятель твой Зорин сошел же от чего-нибудь с ума! Ну, если в самом деле эта басурманка приходила с того света, чтоб его помучить?..
– А что вы думаете? – сказал я. – Не знаю, как другие, а я не сомневаюсь, что мы можем иногда после смерти показываться тем, которых любили на земле.
– И, полно, братец, – прервал с улыбкой Заруцкий, – да этак бы и числа не было выходцам с того света!
– Напротив, – продолжал я, – эти случаи должны быть очень редки. Я уверен, что мы, после нашей смерти, можем показываться только тем из друзей или родных наших, к которым были привязаны не по одной привычке, любили не по рассудку, не по обязанности, не потому только, что нам с ними было весело, но по какой-то неизъяснимой симпатии, по какому-то сродству душ…
– Сродству душ? – прервал Заруцкий. – А что ты разумеешь под этим?
– Что я разумею? Не знаю, удастся ли мне изъяснить тебе примером. Послушай! всякий музыкальный инструмент заключает в себе способность издавать звуки, точно так же, как тело наше – способность жить и действовать; и точно так же как тело без души, всякий инструмент, без содействия художника, который влагает в него душу, мертв и не может или, по крайней мере, не должен сам собой обнаруживать этой способности. Теперь не хочешь ли сделать опыт? Положи на фортепьяно какой-нибудь другой инструмент, например, хоть гитару, а на одну из струн ее – небольшой клочок бумаги; потом начни перебирать на фортепиано все клавиши одну после другой: бумажка будет спокойно лежать до тех пор, пока ты не заставишь прозвучать ноту, одинакую с той, которую издает струна гитары; но тогда, лишь только ты дотронешься до клавиши, то в то же самое мгновение струна зазвучит и бумажка слетит долой; следовательно, по какому-то непонятному сочувствию мертвый инструмент отзовется на голос живого. Попытайся, мой друг, изъяснить мне это весьма обыкновенное и, по-видимому, физическое явление, тогда, быть может, и я растолкую тебе, что понимаю под словами: симпатия и сродство душ.
– Ба, ба, ба! любезный друг! – сказал Заруцкий, улыбаясь. – Да ты ужасный метафизик и психолог; я этого не знал за тобой. Вот что! Теперь понимаю: душа умершего человека с душой живого могут сообщаться меж собой только в таком случае, когда они обе настроены по одному камертону.
– Ты шутишь, Заруцкий, – прервал исправник, – а мне кажется, что Михайла Николаич говорит дело. Я сам знаю один случай, который решительно оправдывает его догадки; и так как у нас пошло на рассказы, так, пожалуй, и я расскажу вам не сказку, а истинное происшествие. Быть может, вы мне не поверите, но я клянусь вам честью, что это правда.
1834
Примечания
…покажи мне эту волшебницу, эту Армиду… – Армида – прекрасная волшебница, героиня поэмы «Освобожденный Иерусалим» (1575) итальянского поэта Торквато Тассо (1544–1595).
…в черном венециане. – Венециан – платье из тонкой гребенной шерстяной ткани с лощеной отделкой.
…спойте нам Biondina in gondoletta. – «Блондиночка в маленькой гондоле» (1788) – популярная венецианская песня; слова Антона Марии Ламберти (1757–1832), музыка Иоганна Симона Майра (1763–1845).
Великий труд Владимира Ивановича Даля (1801–1872) – «Толковый словарь живого великорусского языка» – знают, конечно же, все. Но, разумеется, не все заглядывают в это сочинение. А напрасно. Словарь Даля – бесценная сокровищница нашей родной речи. И многое в русской литературе прошлых столетий (в том числе и в этой книге) осталось бы непонятным, если бы Владимир Иванович не потратил многие годы, составляя свой… да что там говорить, свой памятник русскому слову!
Был В.И. Даль этнографом, тюркологом, полиглотом, членом-корреспондентом Петербургской академии наук по физико-математическому отделению (!), почетным членом Академии наук по Отделению естественных наук, членом Отделения русского языка и словесности, членом Общества любителей Российской словесности, членом Общества истории и древностей Российских, одним из членов-учредителей Русского географического общества… Многое можно перечислить, и длинный список получится.
А для нас сейчас важно, что Владимир Иванович Даль был еще и отменным писателем – автором волшебных сказок, картин русского быта, таинственных рассказов и страшных историй. «Упырь» – как раз одна из этих страшных легенд.
Владимир Иванович Даль
Упырь
Украинское предание
Отец Маруси был казак зажиточный, а мать ее добрая хозяйка, так они и жили хорошо; а как дочь была у них одним-одна, то они в ней души не слышали, баловали ее: одевали краше всех девок на селе. Марусе и всего-то был тринадцатый год; но когда она, бывало, в воскресенье выйдет погулять, разодетая как невеста, то уж к девчонкам не пристает, а все к большим девушкам, чтоб с ними скорее и ровняться. И правду сказать, что скоро стали на нее все паробки заглядываться; а когда она еще немного подросла и сложилась, то все знали, что не только на селе, но и во всем повете не было красавицы против Маруси. Марусенька, рослая и статная, была и покруглее других, и потоньше их, она и не глядела простой мужичкой, и немного было таких пышных девушек даже между богатыми хуторянками.
И, видно, Маруся сама знала, как она была хороша, потому что, гуляя с подругами, не давала однако же никому из паробков к себе приступиться, а влюбив их в себя, тешилась над ними, забавлялась и только дурачила. От этого и прозвали ее гордой Марусей и говорили, что она не пойдет за простого, хорошего человека, а разве только за паныча, в тонкой сукманке. Маруся отшучивалась, а все держалась против парней строго; но подруг своих, девок, не чуждалась и часто их обдаривала и наряжала; а уж убрать голову, заплести и положить вокруг косы, ленты, заткнуть к вискам пучочки цветов – этого никто не умел сделать против Маруси, хоть она и не училась этому нигде, а так сама знала. Бывало, когда время такое, что никаких цветков нет, то достанет пучок старых, сухих, что и смотреть не на что, либо желтеньких да лиловых неувядалок, или хоть просто пучочек алой калины, да как только уберет этим голову свою, то ровно на ней все расцветет и заиграет, и так она хороша,