– Совершеннейшая правда! – отвечал Вельзевул, кланяясь. – Слыханное ли дело, читая думать?..»
«Читая – думать»! Вот чего добивались писатели-романтики! Литература – она для думания. Если думать – становится понятно, зачем авторам понадобились духи, бесы, привидения, черти, кикиморы и прочая нечисть. Для рассказа о людях! Если же не думать, тогда – да-а… мистика… готика… ужасы… страшно, аж жуть!
Ту же литературу можно определить совсем просто.
Заплатка четвертая, совсем маленькая
Литература тайны. Или таинственная проза. Мне эта характеристика нравится больше всего. Она емкая и точная. Отсюда и подзаголовок этой книги: «Русская таинственная проза первой половины XIX века».
Заплатка пятая
Внимательный читатель – думающий читатель – наверняка отметит, что большинство рассказов и повестей этого сборника – сатирические произведения. Все правильно. Сатира – неотъемлемая составляющая романтической прозы.
Авторы просто не могли не издеваться над суевериями, не шутить над мракобесием, не выворачивать наизнанку предрассудки. Они – романтики. Для них важно, чтобы все было «странно и наоборот».
В каких-то произведениях «жуть» оборачивается шуткой, хотя и весьма жестокой (например, «Перстень» Евгения Баратынского). В иных – «потустороннее» оказывается произведением искусства, пусть даже мрачного искусства (например, «Иоланда» Александра Вельтмана). В третьих – сама нечисть, не желающая ничего плохого, только добра (!), оказывается жертвой людей (например, «Кикимора» Ореста Сомова). В четвертых – «наоборотность» выступает едва ли не в чистом виде, как, например, в «Путевых записках зайца» Евгения Гребёнки: «дикость» там – верх культуры, а «образованность» – синоним варварства:
«– Да в вас нет никакой дикости! это самый образованный поступок: в чужом доме распоряжаться как в собственном и почти выгонять хозяина».
Ох, как хочется объявить «Путевые записки зайца» предтечей «Скотного двора» Оруэлла! Но, пожалуй, это все же большая натяжка…
Не буду продолжать. Читатель сам все увидит и во всем разберется. Да и предисловие к книге, пусть даже с заплатками, – отнюдь не для того, чтобы разжевывать произведения.
Заплатка шестая
Есть еще одна волшебная составляющая этой книги, помимо собственно волшебных произведений. Надеюсь, читатель и сам это почувствует, но подсказать все же хочется.
Я имею в виду волшебство языка. Все произведения, вошедшие в сборник (так же, как сотни не вошедших), – истинные шедевры прозы.
Не пропускайте, пожалуйста, жемчужины, щедро разбросанные авторами, – словечки, обороты, афоризмы…
Некоторые я, не удержавшись, приведу здесь (курсив везде – мой). Остальные читатель – надеюсь, с удовольствием – обнаружит самостоятельно.
«Главная трудность жизни, поверьте, происходит единственно оттого, что люди одеваются не в свои платья». (Осип Сенковский. Превращение голов в книги и книг в головы)
«Говорил он по-русски не больно хорошо: иного в речах его, хоть лоб взрежь, никак не выразумеешь…» (Орест Сомов. Кикимора)
«…через несколько часов Варя очнулась как встрепанная…» (Орест Сомов. Кикимора)
«Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом. Мокрый снег падал хлопьями, дома казались грязны и темны, лица прохожих были зелены…» (Михаил Лермонтов. <Штосс>)
«Этому уж очень давно, стоял здесь замок по имени Эйзен, то есть железный. И по всей правде он был так крепок, что ни в сказке сказать, ни пером написать; все говорили, что ему по шерсти дано имя». (Александр Бестужев-Марлинский. Кровь за кровь)
«И теперь, когда я вздумаю о подобной кончине, то на мне проступает холодный пот и мертвеют ногти…» (Александр Бестужев-Марлинский. Кровь за кровь)
«…посреди палатки была лестница с живыми перильцами…» (Иван Киреевский. Опал)
«Между тем в глубине зеленого леса открылся перед ним блестящий дворец, чудесно слитый из остановленного дыма». (Иван Киреевский. Опал)
«Он возвратился домой с раздавленным сердцем». (Евгений Баратынский. Перстень)
«И два жолнера схватили ее за обнаженные руки, белизной равнявшиеся пыли волн». (Николай Гоголь. Кровавый бандурист)
«Цена за вход весьма умеренная: с дам и мужчин не берем ни копейки, дети платят половину». (Осип Сенковский. Превращение голов в книги и книг в головы)
«…я и мои собратья, шарлатаны всех родов и названий, обожаем всякие открытия, лишь бы эти открытия нас не закрывали». (Осип Сенковский. Превращение голов в книги и книг в головы)
«– …Где же вы учились языку человеческому?
– Почти нигде. Я раз как-то подслушал, как проезжавший мимо извозчик бранил лошадей; эту фразу я взял за основание, составил себе систему, а остальное дополнило воображение… и вышло очень хорошо…» (Евгений Гребёнка. Путевые записки зайца)
«Старушка кваску прихлебнула, хлебцем закусила и стала как встрепанная». (Владимир Одоевский. Необойденный дом)
«Отец Маруси был казак зажиточный, а мать ее добрая хозяйка, так они и жили хорошо; а как дочь была у них одним-одна, то они в ней души не слышали…» (Владимир Иванович Даль. Упырь)
Заплатка седьмая
Резонные вопросы: почему именно эти авторы? почему именно эти произведения? почему именно в таком порядке?
На первые два вопроса ответ простой: потому что мне так захотелось. Хотя, конечно, выбор был мучительный: когда знаешь много сотен произведений, и все они в той или иной степени волшебные и таинственные, – хоть лоб взрежь, короткий состав никак не вытанцовывается. Точнее, их так много, этих коротких составов, что можно остановиться на любом. Я и остановился.
А вот порядок произведений придется пояснить подробнее. Можно было расположить сказки, рассказы и повести точно хронологически: от ранних к поздним. Мне показалось это слишком простым решением. Можно было начать с самых значительных авторов – Пушкин, Лермонтов, Гоголь – и закончить менее известными, а то и вовсе неизвестными. Можно было поступить наоборот: начать с забытых писателей и закончить теми, которых знают все.
Перебирая варианты, я стал как встрепанный и придумал следующее: пусть произведения располагаются в соответствии с возрастом авторов. То есть в соответствии с возрастом, в котором эти произведения были написаны. Чем плохо? Да пожалуй, ничем.
И получилось следующее.
Алексей Константинович Толстой написал «Семью вурдалака»
в 22 года.
Николай Васильевич Гоголь сочинил «Кровавого бандуриста»
в 23 года.
Иван Васильевич Киреевский. «Опал» —
24 года.
Александр Дмитриевич Улыбышев. «Сон» —
26 лет.
Михаил Юрьевич Лермонтов. «<Штосс>» —
27 лет.
Николай Александрович Мельгунов. «Кто же он?» —
27 лет.
Вильгельм Карлович Кюхельбекер. «Земля Безглавцев» —
27 лет.
Евгений Павлович Гребёнка. «Путевые записки зайца» —
28 лет.
Александр Александрович Бестужев-Марлинский. «Кровь за кровь» —
28 лет.
Евгений Абрамович Баратынский. «Перстень» —
31 год.
Александр Сергеевич Пушкин. «Гробовщик» —
32 года.
Орест Михайлович Сомов. «Кикимора» —
37 лет.
Александр Фомич Вельтман. «Иоланда» —
37 лет.
Осип Иванович Сенковский.
«Превращение голов в книги и книг в головы» —
39 лет.