«Какая прекрасная нелепость» – подумал Сомиков, и громко рассмеялся. Секретарша, привыкшая к странным проявлениям эмоционального состояния участкового, сделала вид, что не услышала смех, и родившийся заново Николай Ильич вошел в свой кабинет, громко хлопнув дверью.
Войдя внутрь, участковый первым делом сбросил китель, затем расстегнул пояс брюк, и те полетели на пол к скомканному кителю. Оставшись в одной рубашке и семейных трусах, не считая носков, которые давно следовало заменить на свежие, Сомиков расстегнул кобуру и вынул Макаров. «Последний патрон» –теперь он знал, что с ним делать. Он всех обманет, сыграв по собственным правилам, и игра будет очень веселой!
Николай Ильич, в чем был, запрыгнул на стол, покачнувшийся под его весом, и вставил в рот вороненую сталь. Повернувшись спиной к широкому креслу, оставшемуся в кабинете от предшественника, Коля щелкнул предохранителем и плюхнулся задом на промятый поролон. При ударе о кресло, палец вдавливал курок пистолета, копчик пронзила острая боль.
От первого удара выстрел не грянул, и Николай Ильич медленно поднялся, массируя и потирая ушибленный копчик. Боль раззадорила старшего участкового, тот снова запрыгнул на письменный стол…
Дикая пляска со стола на кресло продолжалось в течении нескольких минут, за это время мозг Сомикова начал понемногу просыпаться и приходить в себя. «Что я делаю, и зачем это делаю?» – промелькнуло в голове здравая мысль. Но в этот момент, когда самосознание вернулось к испуганному Николаю, его задница снова плюхнулась о поролон. Спину пронзило острой болью, палец дернулся и нажал на курок.
При падении он снова ударился копчиком о край кресла, отчего зубы Николая Ильича сжались, и ствол пистолета изменил наклон. От выстрела, громыхнувшего в тесном кабинете, задребезжали окна, с потолка осыпался кусок штукатурки. Вместо того, чтобы угодить в голову и выйти из затылка, как предполагали правила игры, пуля ушла в сторону, и пробила шею в области плеча.
Жизнь покидала Сомикова медленными и мучительными толчками. На звук выстрела в комнату вбежала секретарша. Перед тем, как уйти, Коля услышал насмешливый голос Кролика, вопрошающего с издевкой, – в кого ж ты такой?!
Вероника
Веронику Сергеевну с вечера одолевало дурное предчувствие надвигающейся беды, которое, подобно пыли, осело в сознании, готовое взмыть в воздух от любого неосторожного движения. Дверь в кабинет Сомикова – «удивительно» – оказалась не запертой, сквозь зашторенное окно с трудом пробивались солнечные лучи. Внутри пахло порохом и страхом, и к этому амбре примешивался приторно-сладкий аромат гнили, который прилип к коже и остался на языке.
Сделав несколько шагов по направлению к окну, Вероника запуталась ногами в кителе участкового, который по непонятной причине валялся скомканным прямо у порога. Девушка споткнулась, левый каблук предательски хрустнул, ухватившись за угол стола, она с трудом удержалась на ногах.
Под помутневшим от пыли хрустальным абажуром зависло сизое облако дыма, из-под стола доносились монотонные глухие удары. Уже догадываясь, что там увидит, Ника попыталась проглотить тугой ком, застрявший в горле, и на подгибающихся ногах прошла вперед.
Под столом, издыхая, лежал Сомиков. Глаза участкового жадно впились в ноги секретарши, голова продолжала глухо отстукивать о ножку стола. Возле головы Николая Ильича расплывалось маленькое красное озеро, другая лужа образовалась возле семейных трусов.
Машинально стянув бесполезные туфли, Вероника Сергеевна услышала истошный визг участкового. Лишь когда воздух покинул легкие и дыхание перехватило, девушка поняла, что этот крик принадлежал ей, Сомиков исхитрился расстаться с жизнью…
Магическое полотно
На этом трагичные события одного дня в Першино не закончились. Рано утром, как раз в тот момент, когда злополучный Сомиков заехал на газон Сашки Степного, в приемную, где одиноко сидела Вероника, заглянула Зоя Степановна.
Для своих лет старушка выглядела неплохо, чему способствовали ежедневные утренние прогулки на свежем воздухе в компании ходоков-единомышленников. Помимо ходьбы, Зоя Степановна питала слабость к сплетням и домыслам, особенно, если последние напрямую касались кого-нибудь из деревенских.
Вот и сейчас возбужденная пенсионерка с раннего утра заглянула в приемную не случайно. Помимо очередной беседы с председателем совхоза Николаем Ивановичем Дроботовым на тему повышения пенсионных выплат, о чем боевая пенсионерка ходатайствовала ежемесячно по причине: «я ж работала, так чего ж теперь?!», причина визита крылась в минувшем вечере, когда она, ненароком, по пути к магазину встретила Вероникиного мужа.
Иван шел пешком по направлению к дому Ники, а по сути – к своему дому, в котором после ухода осталась брошенная жена, вид при этом у него был неважнецкий. С таким видом школьники идут доложить родителям о том, что утром их вызывают к директору, с таким видом получают повестку в суд. Иван-же, ссутулившись, шел к Веркиному дому, неся под мышкой какой-то сверток, который с каждым шагом грозился упасть.
– Ванечка приехал! – всплеснула руками Зоя Степановна, и жадно впилась в него взглядом – «Небось, с Веркой мириться? Или выгнать ее, а дом продать?».
Но глаза Ивана были пустыми, он и сам не совсем понимал причины, побудившие его вернуться в поселок. Вероника – красавица, но и новая жена не хуже – ухожена, напомажена, одной косметики тысяч на пятьдесят, трижды в неделю по салонам красоты ходит, в солярии загорает. А на какой машине ездит и в каком доме живет! Вернулся он за вещами, правда за какими именно, Иван не помнил. Это и не важно, увидит – поймет!
– Чего несешь? Давай помогу, а то уронишь! – не унималась Зоя Степановна.
Бойкая пенсионерка выудила из-под мышки Ивана плоский предмет, коим оказалась та самая картина, которая, волей рока, следующим утром появилась возле двери участкового. Но увиденное на картине Зоей Степановной отличалось от того, что несколькими часами позже удалось разглядеть Николаю Ильичу. В общем и целом, по волнам плыл все тот-же корабль, застигнутый в минуты шторма, и те же матросы суетились на палубе, только глаза пожилой дамы по-другому рассмотрели суть.
Двое матросов, стоявших на верхнем борту, не пытались прыгнуть в пенящиеся волны, вместо этого, сняв штаны и обнажив крепкие худые задницы, улыбающиеся мужчины мочились за борт. Капитан корабля, державший штурвал, тоже стоял со спущенными портками. Широко расставив ноги и демонстрируя Зое Степановне мужское достоинство удивительной величины, наглец хитро подмигивал.
«Тьфу-ты! Пакость какая!