Утром, с первыми лучами солнца, зевая и осторожно разминая больную спину, проснулся председатель совхоза, его дела не знали отлагательств. Сомиков проснулся чуть позже председателя, и с трудом оторвал голову от подушки. Голова за ночь потяжелела, и по ощущениям весила не меньше пудовой гири.
Кое-как умывшись и приведя себя в более-менее надлежащий вид, коему хоть как-то должен соответствовать участковый поселка, Николай Ильич не без труда завел проржавевшую ниву, и двинулся в сторону административного здания, которое с одной стороны занимал председатель совхоза, а другая часть была отдана под нужды милиции, и по большей части пылилась без дела.
Когда он кое-как остановил машину возле входа в здание, Вероника Сергеевна работала во всю. На стене, рядом с дверью в кабинет участкового, висела новая картина, поблескивая золоченой рамой.
Войдя внутрь, Николай Ильич поздоровался с секретаршей, пытаясь заставить непослушные мышцы лица принять форму и подобие улыбки. Вероника легко и непринужденно улыбнулась в ответ. Подходя к двери своего кабинета, Сомиков заметил новую картину и остановился, пытаясь рассмотреть детали.
В глазах двоилось, онемевший язык так и не смог озвучить вопроса – откуда появилась картина? Вместо этого Николай Ильич пробормотал невразумительное, и направился к выходу. Садясь в машину, он понял, куда лежит дальнейший путь…
Подъезжая к Сашкиному дому, Николай не смог вовремя остановить «ниву», и въехал на газон, едва не задев передним бампером входную калитку. Да черт с ней, не до нее! Распахнув калитку ногой и не увидев никого живого, участковый направился к дому. – Спите гады?! – Зло выкрикнул он, – а я вот не сплю!
На стук в дверь никто не ответил, но почему-то Николай был уверен, что оба «друга» находятся в доме. От удара ноги звук получился гораздо громче и возымел нужный эффект, за дверью послышались шаги и ругань.
– Кого там в такую рань черт принес? – на пороге появился заспанный Сашка, огромными кулачищами потирая глаза.
И снова маленький Коля смотрел на него снизу-вверх, понимая, осознавая бессилие против таких ручищ.
– Зачем дверь ломаешь?! Чего ногами стучишь?! – Сашка сделал шаг вперед, опустил руки, и до хруста сжал кулаки.
– Кролик Сомика схватил, и на яйца надавил! – на распев произнес Колюня.
– Ты чего, Ильич?! – вытаращился на него Степной, его глаза округлились от ужаса, и неотрывно смотрели чуть пониже пояса участкового.
Сомиков проследил за его взглядом, опустив голову вниз, и не без удивления увидел, что его правая рука живет собственной жизнью. Пока он барабанил ногами в дверь и слушал упреки Сашки Степного, рука расстегнула кобуру и вынула пистолет. Мало того, еще и сняла его с предохранителя – и когда только успела?! – удивился Сомиков. Но удивлялся Николай не долго, его отчество, да в Сашкиных устах, прозвучало боевым сигналом к действию.
– Ильич? Да, я Ильич! – ухмыляясь, маленький Колюшок поднял дуло на уровень Сашкиных гениталий, – Крорлик! Сомика! Словил! И на! Яйца! Надавил!
После окончания фразы Колюня несколько раз надавил на спуск. Первая пуля ударили в пол, но уже следующая попала в цель, Степной взвыл, завертелся, обоими реками ухватился за пах, после чего скуля повалился на пол. Следующие три пули вошли в грудь и живот.
– Вот значит, как, на яйца давить нужно! – маленький Колюшок подпрыгивал от восторга.
– Что там такое? – в дверях кухни появился Иван.
От маленького Колюшка с пистолетом Ивана разделяло небольшое пространство кухни, и он попытался воспользоваться преимуществом. Резко развернувшись на босых пятках, Иван дал деру вглубь дома. Ему бы оттолкнуться от дверного косяка, да побежать по коридору в другую сторону, уйдя таким образом с линии огня.
Пришлось бы выбивать окно, а пролезая в него резаться о стекла, но в огороде, среди летней листвы, Сомиков бы его навряд ли догнал, а стрелком он был еще тем… Но маленький Колюня на самом деле не питал зла к Ивану. Он не любил его и завидовал, но убивать – дело другое.
Подняв руку с пистолетом на уровень плеч, не целясь, Николай Ильич дважды выстрелил вслед убегающему. После чего, даже не взглянув на результат своих рук, пнул ногой истекающего кровью Степного, и пошел в сторону входной калитки.
Выйдя на улицу, взрослый Николай уставился на помятый бампер своей машины, и только тогда понял, что натворил. В голове мелькнула идиотская мысль – хватит ли у него мужества, чтобы застрелиться? Но что-то звало его обратно в приемную, где работала красавица Ника.
Вероника Сергеевна действительно продолжала разбирать бумаги, даже не подозревая, что второй выстрел Сомикова, совершенный без злого умысла, навсегда сделал ее вдовой.
Обратную дорогу Николай Ильич помнил смутно. Кто-то переходил дорогу по пешеходному переходу. Он посигналил переходящим, и, кажется, погрозил кулаком. Хотел достать пистолет, но в обойме остался последний патрон – единственное, что отчетливо понимал Сомиков.
Машину, по непонятной причине, он остановил возле школы, и, не закрыв окно, пешком побрел на работу. По дороге где-то потерял правый башмак, и заметил его отсутствия только войдя в приемную. Войдя внутрь, Коля посмотрев на Веронику Сергеевну, которая, под его взглядом – в силу привычки – свела колени под столом.
В другое время эта мещанская привычка могла пробудить зверя в скромном Сомикове – от кого прячешь, дура? Но сейчас Ильичу было не до прелестей секретарши, его интересовала картина. Поразительно новая, она своим присутствием разрушала старую гармонию пыльного кабинета. Впрочем, кого он обманывал, никакой гармонии и порядка его кабинет никогда не имел. Кое-как за последние годы Вероника Сергеевна привела вещи в порядок. Но эта картина!
Затаив дыхание, Сомиков подкрался к полотну, и стал пристально вглядываться в детали. Деревянная шхуна, застигнутая штормом, вздымалась вверх на пенистой волне, сильно накренившись на левый борт. Двое матросов держались за мачту, и было похоже, что руки одного из них вот-вот расцепятся и человек полетит за борт.
Другая группа из четырех матросов вцепились в нижний борт корабля, в тот самый, который вот-вот накроет волной. Противоположный борт взмыл вверх и два матроса запрыгнули на него, готовясь встретиться с морской пучиной. Неизвестный художник продумал и отобразил каждую мелочь, каждую деталь, отчего происходящее затягивало и ужасало, а в центре вакханалии, держась за руль, чтобы не улететь за борт, и широко расставив ноги, стоял капитан тонущего судна.
Но больше всего в притягивающей картине