Что мог на это возразить Дмитрий? Он знал одно: Марина все равно будет его женой, ибо ни минуты не сомневался в том, что достигнет московского престола.
Приступили к составлению брачного договора. Первый документ составили 24 мая. Дмитрий давал слово жениться на Марине по восшествии на престол и налагал на себя проклятие за нарушение обещания. Он обязался заплатить долги своего тестя, составлявшие примерно 1 млн флоринов, и выдать ему еще 100 тысяч на убранство для невесты и на столовое серебро. Марина получала во владение Новгород и Псков с их землями, которые она могла дарить своим дворянам и на которых могла беспрепятственно строить католические храмы, монастыри и школы, так как, говорилось в договоре, и сам Дмитрий будет стремиться к соединению церквей. Дмитрий должен был выполнить все условия в течение года; в случае проволочки Марина имела право развестись с ним, а коли будет охота – могла подождать еще.
12 июня Мнишек поднес царевичу и свои требования: он хотел получить в вечное и потомственное владение Смоленское и Северское княжества. Дмитрий без возражений подписал и эту бумагу. Он щедро раздавал земли и миллионы, которыми еще не владел. Он был покладист, и даже чересчур покладист. Впоследствии выяснилось, что он обещал Смоленское княжество также и Сигизмунду, не очень заботясь о том, как король и сандомирский воевода будут его делить. Легкость, с какой Дмитрий позволял себя заочно грабить, объяснялась тем, что он не видел большой для себя потери в том, что Польша некоторое время будет считать Смоленск своим владением. У него был собственный взгляд на будущую польско-русскую границу, в чем Сигизмунд смог вскоре убедиться.
***
Между тем военные приготовления шли полным ходом. Дмитрий и Мнишек делали все, чтобы обеспечить благоприятное отношение поляков к подготовляемому походу. Сандомирский воевода вел обширную переписку с королем и сенаторами, в то же время тщательно скрывая от посторонних лиц свое личное участие в этом деле. «Я прошу Ваше Величество быть уверенным в том, – писал он Сигизмунду, – что я выполняю свои планы с такими предосторожностями, как будто я никогда не нарушал своего долга». Подобный цинизм не выглядит оскорбительным только для сообщника.
В мае Дмитрий и Мнишек – каждый от своего имени – отправили новые послания Замойскому, пытаясь еще раз если не привлечь его на свою сторону, то, по крайней мере, побороть его предубеждение. Мнишек в своем письме убеждал его, что можно начать дело, не дожидаясь согласия сейма, так как успех очень вероятен: русские не любят Бориса Годунова и все, как один, примкнут к Дмитрию. «Этот человек (Дмитрий), – писал он, – богобоязнен и умен, полагает всю надежду на Бога и на помощь короля и готов на всякие условия и договоры. Я не вижу необходимости стесняться договором, заключенным с Борисом, который достиг власти крамолами, а не по праву!»
Дмитрий выражал огорчение, что не получил ответа на свое первое письмо. Может быть гетмана покоробили его титулы? «Я употребляю их потому, что Бог и предки мне их даровали. Неприлично мне входить в рассуждение о том, что говорит королю совесть по поводу договора с Борисом, но посудите, должен ли я терять из-за этого свое право?»
Замойский вновь не удостоил царевича ответом. Мнишек же получил от него строгий выговор за то, что собирает войска без ведома гетмана – начальника всех военных формирований в Польше. Относительно рассуждений воеводы об успешном исходе похода, он писал: «Случается, что кость в игре падает и счастливо, но обыкновенно не советуют ставить на кость важные и дорогие предметы. Дело это такого свойства, что может нанести вред нашему государству и бесславие королю и всему народу нашему. Москвитяне могут сделать нападение на коронные земли и предать наш край огню и опустошению, а мы не готовы к отпору».
«Уже и так ропщут на вас, – продолжал гетман, – за то, что от такого сбора людей причиняются неприятности жителям; если же вы этим навлечете какой-нибудь вред от неприятеля, то это будет приписываться вам. Следует, полагаю, вам подумать об этом. В Москве чуют и все хорошо знают, что у вас готовится. И они против вас приготовляются гораздо исправнее, чем кажется вам. Рассудите – может ли кто из частных лиц толковать по-своему присягу Его Величества короля? Сохрани, Боже, от неудачи: тогда сомнительна будет для нас возможность возмездия москвитянам, так как вина будет наша, начало положится от нашей стороны несоблюдением мирного договора. Прибавлю: все полагают, что вы действуете противно воле короля, и я сам, будучи военным сановником, не получил от Его Величества никакого заявления в вашу пользу, напротив, из отзывов Его Величества уразумеваю противное. Это я писал вам уже не раз и более ничего не могу вам написать».
Замойский еще раз подтвердил, что стоит выше всяких интриг, когда речь идет о благе государства. Но, как видно из слов гетмана, король оставался верен своей двуличной политике. Предоставив в распоряжение Дмитрия часть доходов Самборского имения, он заботился также и о том, чтобы его солдаты не остались и без духовной пищи. В августе в Самбор приехали два капеллана, оба иезуиты. Один из них, о. Николай Чижовский, происходил из протестантской семьи. Его вступление в орден было шагом глубоко продуманным и самостоятельным, ибо это был человек спокойный, уравновешенный и рассудительный; его честолюбие не простиралось далее заведования каким-нибудь духовным училищем. Второй – о. Андрей Лавицкий – представлял его полную противоположность. Натура мистическая, экзальтированная, он мечтал о миссионерской деятельности в Индии и о мученическом венце под голубым небом тропиков, но вместо этого должен был нести слово Божие русским медведям. Оба были назначены орденским начальством полковыми священниками при польских отрядах Дмитрия.
Дмитрий знал об их назначении и торопил их с приездом. С первой же встречи он очаровал капелланов – они не нашли в нем ничего грубого, ничего варварского. Он заставил их взглянуть новыми глазами на их миссию.
– Я обещал Богу строить в России церкви, школы, монастыри, – сказал Дмитрий. – Ваше дело – распространить там католическую веру и добиться ее процветания. – И в порыве доверия прибавил: – Я вручаю вам свою душу.
Капелланы