В начале кампании в их батальоне были только срочники. Разные попадались ребята – и нормальные, и затюканные службой.
«Его хоть каждый день умывай – всё равно как поросёнок!» – сказал об одном таком «воине» сержант-усач из Иванова. А паренёк был из Москвы.
– Какое сегодня число, знаешь? – спросил его тогда Потёмкин.
– Не интересовался. Как будет Новый год – ребята скажут.
– Но вот артиллерия вчера особенно сильно стреляла. В честь какого праздника, как думаешь?
– Не обратил внимания. Да каждый день вроде бы так стреляют…
Чернозём под ногтями этого солдата был ещё ставропольский, месячной давности.
– Вшей не накопил? – спросил Потёмкин.
– В голове – нет. В бане же были неделю назад. А до этого месяц не мылись.
– Мать знает, где ты сейчас?
– Знает: в Нижнем Новгороде служу, – ответил солдат. Хотя солдатам сказали, чтобы свой обратный адрес писали так: «Москва-400».
Запомнил Иван рассказ командира роты капитана Четверикова:
– Был у нас в роте мальчишка-срочник, над ним вся рота угорала. Вечно от него воняло – не мылся, не брился. Не солдат, а чушок, забитый, затюканный, как цыплёнок. А у меня одно время вообще не было людей. Думаю, возьму на задание лучше его, чем крутого «контрабаса». Взял его как ишака. Я ему сразу сказал: «Ты ходишь за мной и носишь патроны». У меня их всегда недоставало. Набил ему рюкзак цинками с патронами.
Так этот мальчишка от меня ни на шаг не отходил. Жмётся ко мне как цыплёнок. Когда у меня кончились патроны, мне его даже звать не пришлось. Рядом пули свистят: на меня весь огонь перенесли. Я поворачиваюсь – пули свистят, а он на голом месте лежит. Меня такая собачья преданность до глубины души потрясла. Я ему только магазины пустые швырял, он их заряжал.
В батальон пришли, я роту построил и говорю: «Слушайте, волки. Если хоть одно слово в его сторону, хоть один плевок – расстреляю, ей-богу». И все мои бойцы вдруг вспомнили его имя, да и он приободрился. Потом мой сержант подходит: «У него скоро дембель. Клянусь, через месяц вы этого ботаника встретите где-нибудь в Москве или в Питере и не узнаете». – «Это почему же?» – «Он мимо пройдёт, и вы его не узнаете: будет в галстуке и на хорошей машине».
Ждём вертолёт за дембелями. Этот солдат подходит: «Можно мне с вами на крайнее задание сходить?» – «На крайнее – не возьму». – «Но я же тогда больше никогда в жизни не смогу сходить в разведку!» – «Сиди всю ночь в роте, топи печку, целей будешь». Утром прилетел вертолёт. Я его обнял и: «Кругом, бегом – марш!» Надеюсь, добрался, дома сейчас… Хоть кого-то война перевоспитала…
И всё же из десяти срочников нормальный, более-менее подготовленный по своей специальности солдат был один, не больше. Особенно невзлюбил Потёмкин батальонных поваров: трое, а готовили так, что убивать пора, зато каждый вечер считают на калькуляторе, сколько за день заработали, потом галетами хрустят, как мыши.
Срочники даже обрадовались, когда в батальон где-то через две-три недели после начала кампании прибыла первая большая партия контрактников, сразу повеселели. Мужики быстро научили молодых ловко ставить палатки, дров заготовили, умываться стали заставлять. Даже маменькины сынки быстро становились солдатами. Сколько раз бывало: остановится колонна в чистом поле, а уже через минуту звенят пилы, стучат топорики, без суеты поставили палатки, печки, траншеи-нужники выкопали, уже и кухня дымит, а скоро и кашей с тушёнкой запахнет.
За первый месяц кампании их разведбат место дислокации менял раз пятнадцать-двадцать. В считаные минуты после получения приказа на движение – весь скарб в машинах, а на месте, где был лагерь, – чистота и пустота.
– Чтоб ни одной пустой консервной банки не валялось! – гремел комбат.
Но и среди «контрабасов» раздолбаев хватало. Незадолго до отпуска к майору Потёмкину пришла делегация стариков из ближайшего чеченского села.
– Двое ваших нашу женщину изнасиловали. Ей теперь надо руки на себя наложить.
Иван приказал немедленно заводить «бэху» – и в село, взял с собой только двоих разведчиков с РПК. Оказалось, что двое орловцев пришли в это село за водкой, нажрались, как поросята, и изнасиловали молодую женщину, а у той двое ребятишек маленьких. Муж её прибежал, чуть не разорвал обоих – они уже в отрубоне валялись. Соседи сошлись: мол, ладно, что хватило ума их сразу не прирезать. Послали стариков к командиру батальона, а тот «перевёл» их к Потёмкину.
Большего стыда за армию майору Потёмкину испытывать ещё не приходилось… Проспавшихся раздолбаев-контрактников пинками и не жалея кулаков, чтобы видели старики, затолкал в «бэху». Оправдываться перед толпой чеченцев было нечем. Поклонился тяжело, как с мешком картошки на шее, злобно смотревшим на него беззубым старикам и бабам-кликушам, попросил прощения за армию. Батальон недели на две останется без тушёнки, да и машину муки в придачу пришлось отдать в это село, чтобы «не поминали лихом», как, не придумав ничего другого на прощанье, брякнул тогда Потёмкин.
В поезде в двух купе под охраной везли в гарнизон человек семь-восемь проштрафившихся контрактников из их дивизии. В тамбуре, когда пошли покурить, Иван спросил одного:
– За что попался-то?
– Да варенья захотелось… Спросил у бабки, она ругаться, я и дал очередь. Но я же не по окнам стрелял, а по низу дома! Дед тут же выбежал с банкой, ну офицер и увидел…
Другой рассказал, что сменял на рынке гранату на бутылку, третий – ковёр в роту приволок, да ещё оправдывался: «Это же от благодарного чеченского народа…»
Словом, публика была та ещё.
Иван встал и вышел из купе.
– Скажите, а где вагон-ресторан? – спросил он у проводницы.
– В седьмом вагоне. А если водки надо, то у меня же есть…
– Нет, мне сигарет. Забыл купить на станции.
Майор Потёмкин прошёл один вагон, второй, вглядываясь в лица просыпающихся пассажиров.
– Эй, военный! – кто-то окликнул его сзади из купе.
Иван оглянулся. В купе сидели трое кавказцев, в угол у окна забилась, со страхом поглядывая на них, русская девчонка.
– Ну, и чего тебе? – спросил Иван.
– Посиди, поговорим, – предложил один из них, с тяжёлым взглядом мутных и наглых глаз. – Где воевал? Мы тоже с войны едем, отдыхать… – И вызывающе загоготал.
Двое его попутчиков, переглянувшись, встали и пошли по коридору.
– Садись. А не хочешь – пойдём в тамбуре покурим, – предложил кавказец.
– Ну пойдём, – ответил Иван, чувствуя, как всё тело наливается знакомым и привычным чувством предстоящей схватки.
Драться он любил, зверел мгновенно, страха никогда не знал, да и казак этот вывел из себя, надо было снять напряжение.
– Смотри, там тебя двое в тамбуре ждут, – успела шепнуть проводница.
– Да знаю я, – отмахнулся Иван. «Какая наблюдательная, надо же…»
Он заметил, что дверь из вагона на улицу открыта, рядом стоит один из кавказцев, второй, стало быть, ждёт его справа.
Ударил ногой в открытую дверь, быстро схватил стоявшего справа от двери за руку, заломил и швырнул его из вагона. Не разворачиваясь, чувствуя, что сзади на него прыгает тот, что предлагал покурить, перекинул его через себя – и туда же. Поднял за куртку третьего, с разбитым дверью лбом, и, пинком под зад – догонять компанию.
«Как в девяносто втором, когда из Тбилиси ехал», – вспомнил Иван давний случай. Тогда в вагоне к нему тоже привязались трое кавказцев: «Эй, русский, давай поговорим…»
Он прошёл в вагон-ресторан, купил сигарет у заспанной буфетчицы.