– Как? Русский продал русского в рабство? – опешил Потёмкин.
– Ну да. Женщина сбегала к соседке за деньгами и купила, четыре месяца он у неё жил, пока мама за ним не приехала.
– А как вы узнали, что с вашим сыном? – спросил Иван. Он давно понял, что женщина ездила в Чечню не с гуманитаркой, а сына искать.
– В одном ауле раненый боевик по фотографии узнал и сказал, что в живых его нет, расстреляли двенадцатого июня. Наши начали бомбить это место, надо было уходить, а пленные были все слабые, вот их и расстреляли, чтобы легче уйти. Нашли их восемнадцатого июля, десять человек, тела уже начали истлевать. Поехала в Ростов, в судмедлабораторию. Там сотни мам сутками смотрят видеозаписи, чтобы опознать своих детей, останки же им не показывали. Там даже в столовой невыносимый трупный смрад…
Пока я смотрела, искала своего, привезли останки ещё тридцати пяти человек, да в Ханкале, лётчик сказал, ждали вертолёта останки ещё сорока пяти солдат. Одна мама четыре могилы раскопала, пока своего сына не нашла. Самое жуткое было видеть в Чечне радость родителей, которые находят кости своего сына. Радость, вы понимаете? Одна мама узнала своего сына только по ногтям.
Когда я смотрела видеокассету, то в описании останков под номером четыреста восемьдесят один увидела записку со своим адресом. Стали работать с этими останками, но не совпали данные крови, и рост меньше, чем у моего сына. У всех десятерых были страшно разбиты лица. У другого похожего череп был совсем не моего сына. Можно было бы сделать экспертизу по ДНК, но это огромных денег стоит, в судмедэкспертизе их нет. Есть ещё вариант – определить по флюорограмме, но её не оказалось в личном деле, хотя я сама относила в военкомат. Я всё время там молила Бога, чтобы он не отнял у меня разум. Если найду косточки своего сына, то буду чувствовать себя самой счастливой женщиной на свете…
Она замолчала, тяжело вздыхая. Потом покопалась в сумке.
– А вот почитайте-ка эти листочки… – И подала Потёмкину несколько страниц. – Если нервов хватит…
Иван взял их в руки и стал читать.
Выписки из карты признаков военнослужащих, находящихся на опознании в 124-й судебно-медицинской лаборатории Северо-Кавказского военного округа.
Особые приметы одежды (цифры – номер опознаваемого, данные – всё, что имелось при трупе).
11. Нательный крест из белого металла, шлемофон танкиста.
37. Оржавленная крышка часов.
42. Часы «Слава», на них надпись: «Папе в день 60-летия. Саша, Гала, 883638». (Возможно, Маленьких, Имамов, Сухарев, Барабин, Мохов, Ануфриев, Казбеков, Капустин, 81 мсп – инф. м-ра Соколова.)
47. Сапоги с надписью «Кагарманов».
50. На теле медный крест фигурной формы с надписью «Спаси и сохрани».
57. На теле цепочка из белого металла с изображением Спасителя и надписью «Спаси и сохрани».
218. Нательный крестик с распятием Иисуса Христа.
229. На брюках надпись: «Наприенко 9589814» (Наприенко жив, 81 мсп; в Чечне не был, своё обмундирование передал молодёжи, помнит имена Дима и Олег, 1 рота 81 мсп).
253. В х/б «Наприенко», на сапоге «Фоменко», в сапоге «Шашков» (по УрВО сведений нет).
254. Алюминиевая ложка с надписью: «7 мср» и «Ищи мясо, сука».
481. Семь фотографий, листок блокнота с адресами: 606019 Нижегородская обл., г. Дзержинск, ул. Черняховского, офицерское общежитие, Бараненко Людмиле Петровне (далее следуют адреса).
485. Молитвенный пояс. Кубик деревянный для игры в кости самодельный.
523. Самодельный брелок из двух патронов калибра 5,45 с цепочкой.
534. Труп доставлен обёрнутым в женское демисезонное пальто коричневого цвета.
543. В кармане обнаружен магазин от ПМ с восемью патронами (возможно из 205-й омсбр, 1 батальон).
561. Часы «Пограничные», письмо.
574. Брелок из патрона 7,62 с цепочкой и английской булавкой, ложка с надписью «Ищи мясо».
579. Значок «Россия» с изображением Георгия Победоносца.
616. Крестик чёрный самодельный, плетёный.
624. Шлемофон танкиста.
666. На голове зелёная повязка (чеченец?).
710. На груди мешочек-амулет из кожи с арабским текстом.
713. Завёрнутая в носовой платок игрушечная лошадка белого цвета, часы «Камелер».
718. Записка с молитвой.
Бирка на одежде
70. Найден возле президентского дворца.
86. С БМП с привокзальной площади (возможно, рядовой Короткий, сгорел в БМП, инф. к-на Кудиярова).
95. Неизвестный с БМП-1 № Е-04 ХТ 3931, водитель-механик.
96. Найден возле ж/д вокзала.
97. Вытащен с сиденья БМП-КШ № 301.
124. Найден возле президентского дворца.
234. Возможно, ст. л-т обгоревший с танка. Найден возле Белого дома.
289. Найден возле дома парламента рядом со сгоревшим БТР.
502. Неизвестный лейтенант, в/ч 22033, 6 рота, 2 батальон, поступил 09.08.96 из района Минутка.
691. 04.09.96. Не опознан. Татуировка на левой груди в виде патрона, пули и колючей проволоки и гр. крови А (111) Rh+.
Клеймо на одежде
337. Сапоги кирзовые: «Суматохин», р. 41 (по УрВО сведений нет).
516. На внутренней поверхности портупеи надпись: «Никто не обнимал меня так долго».
Потёмкин, читая эти страницы, невольно подумал, что в списках – все образцы амуниции, которая положена солдату. От кого-то остался, кроме окровавленных костей, остаток бронежилета, от кого-то – сапоги, ремень или фляжка, нательная рубашка с армейским клеймом, ложка, брелок из патрона… А как, например, определить личность погибшего солдата, если документов при нём не было, на бушлате – одна фамилия, на сапогах – вторая, а на ремне – третья? Как будто бросали их в бой, собирая не только из разных частей, но и обмундировывали из одной огромной кучи бывшего в употреблении барахла…
К ним на койку присела ещё одна женщина.
– Лида, расскажи-ка майору, как ты своего сына искала… Месяц была в Чечне…
– Долгая будет история…
– Время у нас есть… Да и тебе легче станет. Хотя, наоборот, конечно, что это я…
– Сначала сыну вроде бы повезло: служить попал в Кантемировскую дивизию, – начала свой рассказ вторая женщина. – Правда, военному делу учиться не пришлось: полгода простоял дневальным у тумбочки, потом болел воспалением лёгких. По штатке, как потом узнала, Вадим числился водителем в танковом батальоне, хотя водительские права получить ему было негде – ни на гражданке, ни в армии. Вместо боевой учёбы он и другие солдаты части капусту на подмосковных полях собирали, потом работали на какой-то стройке. А перед новым, тысяча девятьсот девяносто пятым годом такие вот солдаты оказались в Чечне…
Писем от сына не было, я написала в штаб полка, оттуда прислали бумажку, что Вадим жив. Потом командиры сказали, что сын пропал без вести. Поехала в полк… Один из солдат на фотографии узнал Вадима и рассказал, что он погиб ещё в январе, когда бэтээр из их роты попал в засаду. Погибли все трое. В части я с ужасом поняла, что никто из командиров даже не предпринимал попыток выяснить обстоятельства гибели этой группы, найти их тела. Проще всего было сообщить, что пропали без вести. Что они и сделали.
Месяц искала место гибели сына… В одном посёлке под Грозным местные жители рассказали мне, что здесь в овраге сорок дней лежали, чуть прикопанные, тела троих русских солдат. Сколько раз люди обращались в комендатуру, чтобы приехали и забрали их – ноль внимания. Потом уж кто-то из местных остановил какой-то проходящий бронетранспортёр, и на нём убитых