Владыка вошел в комнату для переодеваний без спроса и стука. Мокрые вещи валялись на полу, я только успела натянуть белье и оглянулась через плечо. Эсхард был почти обнажен, бедра скрывало длинное полотенце. Просто догадываться, как он хорош под одеждой, насколько четки его рельефы, не равно, как увидеть его вживую.
— Сколько раз он был в твоих покоях? — тихо спросил он, приближаясь ко мне.
— Дважды, — не стала лгать я.
— Ты его приглашала?
— Ни разу. — Я отвернулась и вытащила из ящика комода ночную сорочку. — Ты ревнуешь?
— Нет, — проговорил он и, заключив меня в ловушку, уперся ладонями в край комода. — Я тебе верю.
— Но ты зол.
— Очень, — коротко вымолвил он, едва-едва касаясь губами изгиба между шеей и плечом. От невесомой, почти неосязаемой ласки у меня по спине побежали мурашки, а во рту пересохло. — Позволь мне остаться сегодня.
— А ты собирался уйти? — прошептала я.
— Нет, — пробормотал Эсхард и внезапно оставил горячий поцелуй у меня между лопатками.
[1] Вейри (рамейн) — в Хайдесе общепринятое обращение взрослых к детям
Глава 10. На краю географии
Мягко собрав пальцами мои влажные волосы, Эсхард обнажил отметины на спине и вкрадчиво спустил с плеча бретельку лифа. Время замерло. Ни один мужчина не видел моих шрамов, никто и никогда к ним не прикасался. Я не лгала, когда говорила, что не стесняюсь этого напоминания о схватке с бестией. Неровные рубцы давно стали частью меня, но некому было показывать. И не хотелось.
— Они совершенны, — прошептал Эсхард.
Сначала я ощутила его дыхание на спине и легкую щекотку от аккуратно подстриженной бороды, когда он прижался губами к шраму. Отметины давно перестали болеть и, казалось, потеряли чувствительность, но кожа вспыхнула. По телу прокатилась волна жара. Ночная сорочка выпала из ослабевших рук. Я судорожно втянула ртом воздух, казавшийся неожиданно плотным и густым.
— Я тебе помогу. Не против? — отведя волосы мне на плечо, прошептал Эсхард на ухо.
Секундой позже он ловко справился с застежкой на лифе. Ненужная вещица упала следом за ночной сорочкой. Эсхард медленно провел ладонями по моим бокам, изучая изгибы тела, а потом резко повернул меня к себе лицом. Мы замерли, с жадностью разглядывая друг друга. Глаза Эсхарда казались шальными, а полотенце не скрывало его желания. Воздуха не хватало, я утопала в жажде обладать этим сильным мужчиной.
— Покажи, где та родинка в форме сердца, — севшим голосом потребовал он.
— Тебе стоит ее найти самому, — предложила я.
Второго приглашения он не ждал: притянул меня ближе и накрыл губы глубоким, лишающим рассудка поцелуем. Тело охватила лихорадочная дрожь, пульс бился с бешеной скоростью. Эсхард подхватил меня на руки и, толкнув плечом дверь, вышел из комнаты для переодеваний.
Воздух в спальне был прохладным, тем горячее казалось почти обнаженное тело Эсхарда. Он опустил меня на кровать, покрывало приятно холодило спину, но это лишь подчеркивало жар от ладоней владыки. Полотенце бесшумно полетело на пол, я тоже избавилась последнего клочка одежды.
На мгновение Эсхард замер, посмотрел напряженно и внимательно, словно спрашивая разрешения не осторожничать. В ответ я выгнулась в пояснице, призывая его не медлить, и момент соития ощутила так остро, что с губ сорвался стон. Впитывая драгоценные эмоции друг друга, мы не разрывали зрительного контакта. Я не удержалась и закрыла глаза в тот момент, когда без остатка погрузилась в чувственное наслаждение.
Одновременно достигнув финала, мы замерли в последнем объятии. Эсхард сладко поцеловал мои губы и лишь потом, тяжело дыша, опустился рядом. Каждый мой мускул наполняла тягучая истома, я чувствовала себя пресыщенной и счастливой.
Наверное, странно осознать, что влюблена на пике острого удовольствия, но именно так случилось со мной. Я была готова принять прошлое и будущее Эсхарда, хотела остаться с ним навсегда и вместе уйти в камень…
— На бедре, — вдруг произнес он.
— Что?
— Родинка на бедре. — Подтверждая, что успешно отыскал крошечную фигурную родинку, он провел по моей ноге горячей ладонью.
У меня вырвался смешок.
— Когда только успел рассмотреть?
Щекоча дыханием, Эсхард оставил у меня на плече короткий поцелуй.
— Знал бы раньше, что будет именно так, давно бы тебя соблазнил.
— А что ты до этого делал? — не без иронии уточнила я.
— Покорял, — прошептал он, накрывая меня сверху. — И сам покорялся.
Впервые за долгое время я не встала на рассвете, а заснула. Пробудилась, когда покои заливал яркий солнечный свет. Щурясь, проверила Эсхарда. Он спал на животе. Спутанные темные-медные волосы торчали в беспорядке. Сползшая простыня прикрывала обнаженные бедра и ноги. На широкой спине, раскинувшись в позе морской звезды, дрых пересмешник.
Видимо, когда мы все-таки провалились в сон, мелкий воришка чужих кулонов забрался в спальню и инстинктивно выбрал в защитники самого сильного хищника. Этот хищник так крепко спал, что не заметил подселенца.
Ванная комната выглядела так, словно накануне случился потоп. Разве что стены оставались сухими, и в раскрытое окно струилась свежесть.
Едва я зашла в глубокую нишу и встала под горячие струи воды, текущие из лейки в стене, как появился Эсхард. Он не стеснялся своей наготы и при свете дня казался еще привлекательнее.
— А если кто-то войдет? — всполошилась я. — У меня не женские покои, а проходной двор.
— Я заметил, — с иронией согласился Эсхард, оттесняя меня к стене. — Поверьте, госпожа бестиолог, сейчас эта комната самая неприступная во всем дворце.
Новый способ взбодриться вдвоем мне понравился гораздо больше тренировки на внутреннем дворе. В какой-то момент мы так увлеклись, что задели магические символы на стене, и сверху полилась холодная вода. Заметили эту неловкость, когда все было закончено.
— Доброе утро, — с расслабленной улыбкой вымолвил Эсхард, тесно прижимая меня к груди.
— Согласна, отличное утро, — пробормотала я. — Владыка, сделай воду погорячее.
— Слушаюсь, — хмыкнул он. И едва не окатил нас кипятком.
В общем, отличное вышло купание. Я была не прочь начинать с него каждый день.
***
Через неделю Эсхард отправлялся на венчальный обряд кейрима Авиона. По драконьей традиции владыку сопровождала толпа народа: советники с женами, их сыновья, достигшие брачного возраста, и дочери, успевшие обзавестись добрачным портретом. Дворец превратился в шумное место, как в