Я взял эту теорию за основу своего пути. Поначалу я боялся самых разных вещей, начиная от медведей гризли и заканчивая «злыми» лошадьми и вооруженными бандитами, но, делая вид, что я не боюсь, я постепенно перестал бояться. Большинство мужчин могут испытать то же самое, если захотят. Сначала они научатся хорошо переносить испытания, которые они ожидают и к которым они заранее готовят себя. Через некоторое время у них выработается привычка, и они будут вести себя хорошо во внезапных и неожиданных чрезвычайных ситуациях, которые застают их врасплох.
Конечно, гораздо приятнее, если человек бесстрашен от природы, и я завидую и уважаю таких людей. Но стоит помнить, что человек, который не обладает этим преимуществом, тем не менее, может стать вровень с бесстрашным человеком, и может выполнять свой долг не хуже, если захочет. Конечно, он не должен позволять своему желанию принимать форму пустых грез наяву. Пусть он мечтает о том, чтобы быть бесстрашным, и чем больше он мечтает, тем лучше он станет, при условии, что он сделает все возможное, чтобы идти к своей мечте.
Он может достойно и хорошо выполнять свою часть работы при условии, что ставит бесстрашие в качестве идеала, приучает себя думать об опасности просто как о чем-то, с чем нужно столкнуться и преодолеть, и относится к самой жизни так, как он должен относиться к ней, не как к чему-то, что нужно выбросить, а как к пешке, которой нужно рискнуть всякий раз, когда риск оправдан интересами большой игры, в которую мы все вовлечены.
«Кавалерия на черных лошадях»
Почти сразу после окончания Гарварда в 1880 году я начал интересоваться политикой. Я не верил тогда и не верю сейчас, что какой-либо человек должен пытаться сделать политику своей единственной карьерой. Это ужасное несчастье для человека, когда он начинает чувствовать, что все его средства к существованию и все счастье зависят от того, останется ли он на своем посту. Такое чувство мешает ему по-настоящему служить людям, находясь у власти, и всегда подвергает его сильнейшему давлению, вынуждая отказаться от своих убеждений ради сохранения должности.
У человека должно быть какое-то другое занятие – у меня их было несколько – к которому он может прибегнуть, если его вышвырнут с должности, или он сочтет необходимым выбрать курс, который, вероятно, приведет к тому, что его вышвырнут, если он не захочет остаться в должности ценой своей совести.
В 1880 году молодой человек моего воспитания и убеждений мог вступить только в Республиканскую партию, что я и сделал. Присоединиться к ней тогда было непросто. Это было задолго до эры реформы избирательных бюллетеней и контроля над праймериз, задолго до эпохи, когда мы поняли, что правительство должно официально уведомлять о деятельности партийных организаций. К партии по-прежнему относились как к частной корпорации, и в каждом округе организация образовывала своего рода общественно-политический клуб. Человек должен был регулярно выдвигаться и избираться в этот клуб, как и в любой другой клуб.
При таких обстоятельствах вступление в местную организацию было сопряжено с некоторыми трудностями, и после того, как я присоединился, это вызвало у меня немалое удовольствие и волнение.
Таким образом, я стал членом Республиканской ассоциации Двадцать первого округа Нью-Йорка. Люди, которых я знал лучше всего, состояли в претенциозных социальных клубах, обладали утонченным вкусом и жаждой легкой жизни. Когда я начал наводить справки о местонахождении местной Республиканской ассоциации и способах вступления в нее, эти люди – а также крупные бизнесмены и юристы – смеялись надо мной и говорили, что политика – это «низко», что организации контролируются не «джентльменами», а владельцами салонов, кондукторами конных вагонов и тому подобными плебеями, они заверили меня, что эти люди грубы, жестоки и неприятны в общении.
Я ответил, что если это так, то это просто означает, что люди, которых я знал, не принадлежали к правящему классу, а другие люди принадлежали – и что я намеревался быть одним из правящего класса; что, если они окажутся слишком жесткими для меня, я полагаю, мне придется уйти, но я, конечно, не сдамся, пока не приложу усилия и не выясню, действительно ли я слишком слаб, чтобы выстоять в трудную минуту.
* * *
Я был избран в Законодательный орган осенью 1881 года и оказался самым молодым в этом органе. Как и всем молодым людям, мне было очень трудно научиться говорить. Я во многом воспользовался советом одного упрямого старого соотечественника, который бессознательно перефразировал герцога Веллингтона, который сам, несомненно, перефразировал кого-то другого. Совет гласил: «Не говорите, пока не будете уверены, что вам есть что сказать, и вы точно знаете, что говорите, затем скажите это и сядьте».
Мои первые дни в Законодательном органе были похожи на дни мальчика в новой школе. Мы с моими коллегами-законодателями смотрели друг на друга с взаимным недоверием. Каждый из нас выбрал свое место, каждый начал с того, что последовал примеру какого-нибудь ветерана в первых рутинных делах, а затем, через неделю или две, мы начали разбиваться на группы в соответствии с нашими привязанностями. Законодательная власть была демократической. Я был республиканцем из округа «шелковых чулок», самого богатого округа Нью-Йорка, и меня, как одного из представителей меньшинства, включили в Комитет городов. Это была желанная должность. Я не прилагал никаких усилий, чтобы преуспеть, и, насколько я знаю, был помещен туда просто потому, что это соответствовало обстоятельствам.
Очень короткий опыт показал мне, что при тогдашнем составе Законодательного органа так называемые партийные соревнования меня совершенно не интересовали. Не было реального партийного разделения по большинству вопросов, вызывавших озабоченность в государственной политике, как республиканцы, так и демократы могли быть и были за и против них. Мы дружили не по партийной линии, а потому, что и я и мои друзья обнаружили, что у нас одинаковые убеждения в принципиальных вопросах и вопросах политики. Единственная разница заключалась в том, что среди республиканцев было больше таких людей, чем среди демократов, и мне было легче с самого начала находить среди республиканцев людей с близким мне мировосприятием. По большей части они были выходцами из сельских районов.
За три года я завел немало друзей. Одним из ближайших среди республиканцев назову Билли О’Нила из Адирондака, владевшего небольшим магазином на перекрестке. Он был молодым человеком, лишь на несколько лет старше меня. Назову также Исаака