– Вот еще! Я не брошу раненых!
– В мэшок бы тэбя, – мечтательно проговорил Шатай.
– Пробовал уже. И что?
Шлях невесомо коснулся губами ее темени:
– Я должэн обэрэгать тэбя. Я вэдь брат тэбэ.
– Оберегать как брат, – весело согласилась она, – и слушаться как мужчина. Так Рожаница завещала.
– Да…
Завещала. Много что Рожаница завещала из того, что Шатай уже нарушил. Шлях с отвращением посмотрел на курган, под которым остались погребенными десятки, если не сотни воинов. Совсем юный, он к своим годам пережил куда как больше, чем Влас и Крапива, вместе взятые. Как знать, вдруг он и мудрее их обоих окажется?
Шатай поймал ее за рукав и дернул на себя. Крапива поскользнулась, упала в его объятия и на миг нырнула в темноту.
* * *
После позорного сражения Змея не радовали ни наложницы, ни обозы с пищей и оружием, что удалось сберечь. Запасы и рабыни, как водится, шли в самом хвосте войска, оттого оползень не задел их. Но что толку, если оружия теперь больше, чем уцелевших людей? От несметного воинства осталась жалкая кучка, которой едва хватит снести деревню, когда закончится гроза. И уж он постарается, чтобы срединники и предатели-шляхи успели пролить изрядно слез, прежде чем он позволит им умереть.
От ветра и воды их спасали своды того самого холма, что похоронил остальную часть воинства. Кто-то даже смел роптать, мол, Рожаница сказала свое слово, уходить надобно, а не вдругорядь испытывать ее терпение. Тогда Змей выволок из шатра одну из рабынь и крикнул:
– Если боги хотят остановить меня, так пускай сделают это. Ну!
Когда же ответа не последовало, он втоптал голову женщины в грязь и держал так до тех пор, пока она не перестала дергаться.
– Вот где ваши боги, – сказал Змей. – Тем же, кто все еще со мной, я жалую награду.
Шляхи сомневались недолго. Рабыни, горячая пища и сухая одежда усмирили их нрав. Боги далеко, и есть ли им дело до людей, поди пойми. А тепла и ласки хочется уже сейчас.
Полы шатра раздувались от порывов ветра, а воду, проминающую крышу, то и дело приходилось сливать. Но невольницы ублажали мужчин, и те все меньше вспоминали о гневе Рожаницы. Одного только Змея не радовал ни очаг, ни покладистая Лада, уже дважды предлагавшая себя господину.
С тоской и яростью Змей был знаком, а вот чувство, одолевающее его сейчас, оказалось в новинку. Однако, когда ему донесли о мальчишке, явившемся на поклон, Змей не удивился. Все пред ним падали ниц. Рано или поздно. Ясно, что и этого стоило ждать.
Полог шатра откинули, и мальчишка вошел; Змей брезгливо поморщился. Промокший, чумазый, тощий, жалкий. И это – его сын?! Его кровь? Тот, чья воля к жизни оказалась настолько сильна, что поборола чудодейственное снадобье, раз и навсегда лишившее Змея возможности продолжить род?
Впрочем, в одном ему было не отказать. С собой мальчишка, имени которого Змей не запомнил, привел девку. И девка была хороша! Она уставилась в землю и не смела поднять на него глаз, неумытая и потерянная. А какой еще быть бабе, что попала на войну? Но Змей не был брезглив. Он мог бы разложить ее прямо такую, удерживая за пшеничную косу, отяжелевшую от дождя. Добрый подарок принес ему сын!
Змей пригладил усы и редкую светлую бороду, упиваясь напряжением, что повисло в шатре. Согнул одну ногу и небрежно оперся о колено.
– Ну, – произнес наконец он, – с чем пожаловал… сын?
Не зря он держал подле себя немолодую, но понятливую Ладу. Рабыня налила в кубок багряного вина и подала господину. Змей отхлебнул, выжидая, что скажет мальчишка.
Тот расправил плечи и гордо вскинул подбородок, но выше и крепче от этого выглядеть не стал. У него и голос звучал по-девичьи высоко, а под конец так и вовсе сорвался.
– Мало чэсти тому, кто сражается нэ с воинами, а с сэлянами.
Змей хохотнул:
– Честь придумали те, у кого недостает силы, чтобы победить. Напомни, как там тебя?
– Шатай…
– Шатай… Имя для труса. Я выберу тебе новое, если заслужишь. Так вот, Шатай, разве много чести в том, что ты явился ко мне?
– Нэт, – ответил мальчишка. – Но я готов отдать свою чэсть тэбэ. Потому что иногда жизнь дорожэ чэсти.
– А это верно. Жизнь ценнее прочего. И ты не глуп, раз решил сберечь свою.
– Нэ свою. – Шатай глядел исподлобья, готовый вот-вот кинуться на отца. Но меч отобрали караульные, да он и оружный не справился бы с Большим Вождем. – Я здэсь, чтобы спасти жизнь сэстры.
Девка, что мальчишка приволок с собой, вскинула ярко-синие глаза. И хотя Змей нечасто любовался на свое отражение в воде или начищенном железе, он узнал их. Узнал – и не поверил.
Он побывал на юге Срединных земель лишь однажды. Тогда Змей был моложе и глупее, с ним было совсем мало людей. И, что всего главнее, тогда он еще не получил свое предсказание и не выпил зелья, оборвавшего род. А еще тогда он увел с собой женщину. Гордую, статную. Она не желала кланяться и не покорилась даже тогда, когда он волоком протащил ее по степи. Мальчишка назвал имя Дола, но Змей тогда не спросил ее имени, оно было ему ни к чему. Разве может такое случиться, что, сбежав, рабыня спаслась не одна?
Взгляд девки горел непокорным пламенем. Казалось, она вот-вот вырвет запястье из ладони Шатая и… нет, не побежит. Такие не бегают. А вот кусаются и царапаются до последнего, до тех самых пор, пока мужчина, навалившись сверху, не покажет, где их место. Так она поступит. Так поступила и ее мать.
Змей медленно провел языком по губам:
– И что же, ты поклонишься мне и понесешь мое знамя лишь ради того, чтобы она жила?
– Да.
– А знаешь ли ты, – ненадолго прикрыл глаза Змей, представляя то, о чем говорит, – что я могу приказать своим воинам и они будут брать ее по очереди до тех пор, пока она не перестанет кричать?
Девка прижалась к брату, осознав наконец, куда попала. Да и у мальчишки черты ожесточились, сделав его совсем неотличимым от отца.
– Ты звал мэня к сэбэ. Обэщал власть и жэнщин. И я пришел. Сдэржи свое слово, и я вэсь твой.
Змей развел руками:
– Как же узнать, что ты не лжешь? Положим, я сделаю тебя своим воином, и эта…
– Сэстра.