Прежде Крапива покраснела бы, нынче же оперлась локтем над головой княжича и склонилась над ним низко-низко. Выдохнула:
– Ну, скажи.
– Подол задеру и бить стану по заднице! Пока скулить не начнешь!
– Я?
– Ты!
– Это кто еще скулить будет, – дерзко фыркнула Крапива и ткнула его пальцем в повязку. – Кабы тебя в бою не ранили, я бы постаралась. Это ж додуматься надо: живого человека – и в мешок! Лечись пока. А как заживет, поговорим.
Настал черед Шатая ядовито ухмыляться, но лишь до тех пор, пока аэрдын не повернулась к нему.
– А ты что скалишься? Думаешь, твоей вины тут меньше?
– Я тэбя защищал!
– А я о том просила?! Один среди вас умный мужик; жаль, не за него я замуж пошла!
Дубрава Несмеяныч приосанился, седые усы его браво встопорщились.
– А что, я, может, и не против…
– Нэт!
– Ты-то куда лезешь, дядька!
Молодые парни возмутились, да сами того так перепугались, что Несмеяныч с Крапивой хором прыснули.
– А что? Я хоть и стар, но еще о-го-го! Так что смотрите у меня!
Лекарка погрозила всем троим пальцем и снова умчалась по своим лекарским делам, а Дубрава поглядел ей вслед как-то странно, отчего Влас с Шатаем неуютно поежились. Невдомек им было, что вояка вовсе не о том думал, о чем они. Старый хитрец лишь хвалил себя за то, что, вопреки воле княжича и просьбе шляха, развязал травознайку и сурово объяснил, что к чему. Она выслушала, сдвинула брови и отдала приказ с твердостью, каковая не у каждого Посадника имеется, а воевода подчинился и развернул коня.
* * *
После битвы разлеживаются лишь мертвые да умирающие. Остальным же, кого не коснулась крылом Хозяйка Тени, забот хватало: перетащить раненых, поднять рухнувший частокол, собрать потерянное оружие… Мужики и рады: черной богине назло они славили жизнь трудом. Со всеми вместе трудился и Влас, и не было такой работы, каковой бы княжич побрезговал. Ему бы, как и велела травознайка, лежать да рану не тревожить, но куда там! Так уж повелось, что мысли расставить одну к другой Власу удавалось, лишь когда он занят делом. И мысли все были о синеглазой лекарке да светловолосом шляхе. А еще о Змее, на которого оба они походили, как брат и сестра.
Когда на глаза княжичу попался Шатай, он дальше тянуть не стал:
– Эй, шлях! Поди сюда.
Шатай привычно скорчил гримасу: еще он приказов от срединника не слушал! Но подошел и взялся за другой конец бревна, к которому примеривался княжич. Понесли.
– Аэрдын запрэтила тэбэ труд, – не преминул напомнить он.
– Запретила, – не стал спорить Влас. – Она знает?
Шлях равнодушно дернул плечом:
– Эсли нэ сдохнэшь, я эй нэ скажу.
В самом деле не понял или лишь сделал вид?
– О Змее.
Шатай сбился с шага. На мгновение вся тяжесть легла на Власа, и тот едва нутро не изверг через рот. Рана на боку снова закровила.
– Мать открыла ей тайну в дэнь, когда мы приэхали в дэрэвню… Но она нэ знала имэни.
Влас медленно вдохнул и выдохнул, а после велел:
– Положим-ка бревно.
Он коротко замахнулся: заслужил поганый шлях по роже! Но Шатай ранен не был и двигался споро, так что удар вышел такой, что и сказать стыдно. Отдышавшись, Влас пообещал:
– Я тебе кишки выну и за них на березу подвешу! Почему не сказал сразу?
– Потому что ты был бы слишком рад, – развел руками Шатай. – А я надэялся, что это ложь или ошибка.
– Бесчестно борешься, шлях!
– А ты?
– А я… – Влас замахнулся вдругорядь, но плюнул и сел на бревно. Придавил промокшую повязку: не зря все же лекарка воспретила ему вставать. – Дурень я избалованный.
Шатай в охотку согласился:
– Дурэнь и эсть. – Он сел с княжичем рядом. – Шляхи привычны дэлить жэнщин. Дажэ тэм, кому повэзло назваться мужьями, нэ всэгда достаэтся ласка жэны. Так что нэ думай, будто я пэрэстану защищать эе. Мужэм или братом – нэважно.
– А ты не думай, что теперь сможешь от меня избавиться, – отбрехался княжич. – Теперь-то уж мы почти семья.
Шатай посмотрел на холм, отгородивший Тяпенки от Змея, и задумчиво протянул:
– Да уж, с родней мнэ нэ вэзет.
* * *
Сначала буря грозила пробить крышу Старшего дома. А ведь общинная изба ставилась на совесть, крепче и основательнее прочих. Но лекарка на то не жаловалась, ведь только благодаря непогоде бойня прекратилась, а враги разделились надвое по разные стороны обвалившегося холма. Впрочем, можно ли величать их теперь вражьими народами? Те, кого Крапива помнила по племени Иссохшего Дуба, ютились в деревне вместе с недавними недругами. Шатай сказал, что они и сражались с ними вместе после того, как Брун зарезал вождя.
– Где же Брун теперь? – охнула лекарка.
– Тэпэрь он там, где ему и мэсто. В грязи, – ответил шлях.
Беда напомнила о себе, когда буря стала слабеть. Грохот, заглушающий иной раз голоса, стих, по стенам прекратила струиться вода, все реже ударяли кулаками в громогласный бубен небесные жители. В другой день то было бы к счастью, но не нынче.
Крапива выскочила на крыльцо за котлом, нарочно поставленным под дождь. Воды набралось под самый обод, пришлось слить лишнее, и все равно девка не без труда подняла ношу. Доволокла бы и сама, но тут за ней следом выглянул Шатай.
– Зачэм одна выходишь? – недовольно пробурчал он, отбирая котел. – Мало ли…
Крапива кивнула на нахохлившегося дедка, наблюдающего за врагами с высоты. Дозорный спрятался в ветвях раскидистой яблони и укутался в плащ. Цепкий, что клещ: как бы дерево ни ходило ходуном от ветра, оставался на месте и неотрывно следил за врагами.
– Крикнет, случись что. Да и не до нас им пока…
Собралась уж вернуться к раненым, но Шатай крепко сжал ей локоть:
– Постой, аэрдын.
Железное дно котла глухо стукнуло о ступеньку.
– Змэй выжил. Я видэл его.
Крапива помрачнела. Этого бы первым раздавить, а поглядите-ка, боги сберегли…
– Пока гроза не утихнет, он не нападет. А после поговорим.
– Гроза ужэ утихает… И Змэй нэ станэт говорить. Он продолжит биться.
– Тебе почем знать? Змей тоже человек, небось и ему тошно, что столько народу полегло.
– Нэт. – Шатай покачал головой. – Змэй нэ чэловэк. Он тварь. – Костяшками пальцев он стер капли воды с ее щеки. – Уходи, аэрдын. Бэри жэнщин, и спасайтэсь, пока еще можно.
Известный лишь деревенским лаз, по которому Крапива с Дубравой пробрались обратно в Тяпенки, сгинул вместе с частоколом, окружавшим селение. Что