У Змея все еще оставался шатер с рабынями, провизия и добрые воины, которых не задело обвалом. И, набравшись сил, они без труда возьмут лишившуюся почти всех защитников деревеньку.
Шатай двинулся к Змею, но остановился на полпути. Остановился, потому что услышал песню, слова которой придумал сам. Придумал для аэрдын. О вольном ветре и прекрасной деве. О мирных временах и плодородной степи, зеленеющей под ласковым солнцем. Исполняемая неумело, песня все одно была прекрасна. Она вплеталась в перестук дождя и давала надежду тем, кто уже не чаял дожить до следующего утра. По этой песне Шатай и отыскал княжича.
– А говорил, нэ слушаешь, что я там вою, – с облегчением выдохнул он, налегая на обломки дерева, придавившие Власа.
– Потому что под твой вой только помирать, – отбрехался тот.
Мало чести шляху, использующему благородную сталь подобно дрыну, но о том Шатай нынче не думал. Он подоткнул меч под бревно и хорошенько надавил, приподнимая.
– Ты смотри, – утер он лоб, – я вэдь и помочь могу, если сам никак нэ помрешь.
Княжич хотел еще чем-то отплатить за укол, но вместо того оперся о плечо друга и заковылял к Тяпенкам.
* * *
Раненых устроили в Старшем доме, но всего меньше княжич желал занимать место тех, кто больше нуждался в помощи. Вот только незадача: шлях его слушать не желал и силком волок к бабам, что перевязывали пострадавших. И откуда только силы взялись у мальчишки?! Но, едва переступив порог, они оба сели там, где стояли. Потому что по избе носилась, раздавая указания товаркам, травознайка с пшеничной косой. На озабоченном лице ее тревога то и дело сменялась страхом, но она гнала и то и другое, не давая слабины. Прочие девки на нее равняются, так что нечего!
А потом она увидела Шатая с Власом.
– Убью дуру, – восхищенно прошептал княжич.
– Я пэрвый, – поддержал шлях.
Аэрдын кинулась к ним и крепко поцеловала в губы сначала одного, потом другого, не заботясь о том, что там кто подумает. Отстранилась, влепила каждому по пощечине и снова поцеловала.
– Чтоб еще раз… – плакала-смеялась она. – Чтоб еще раз… чтоб только посмели…
Куда там ругаться! Все трое были живы, были рядом. А оплеухи можно и потом раздать…
* * *
– Вот, стало быть, так и вышло…
Влас с Шатаем сидели подле Дубравы Несмеяныча и глядели на него так, словно вот-вот покусают. Старик же лишь усмехался:
– А что? Бабе никто не указ. Что я ее, в мешок сунуть должен был?
Пробегающая мимо травознайка прыснула. В мешок ее, по правде говоря, и сунули. А как обоз отъехал маленько подальше, Шатай ее прямо так, в мешке, и передал Дубраве. Ох и бранилась тогда Крапива! Ох и стрыкалась! Мать с отцом, ясно, в том же обозе ехали, под охраной Посадника. Но пресечь ругань ни один не посмел. Наперво потому, что понимали, как недобро поступил с Крапивой княжич. Ну а еще потому, что под раздачу попасть опасались. Ушла в Мертвые земли от них девчонка запуганная, а вернулась женщина, что кого угодно в бараний рог согнет. Несмеянычу досталось всех больше, но его, старого вояку, не удивить было ни соромными словами, ни щипками да укусами, ни даже колдовством. Крапива ожгла его несколько раз, выпутываясь из ловушки, но то ли кожа у Дубравы огрубела, то ли сама лекарка понимала, что всего меньше он повинен в случившемся.
– Нет. – Влас проводил лекарку взглядом.
Отчего-то даже сейчас, когда она возилась с ранеными по локоть в крови и нечистотах, его колола ревность. Ладно бы еще со шляха одёжу стаскивала и обмывала от грязи. Этот хоть и сидит в печенках, но все ж свой. А тут невесть откуда мужики выбрались, а она к ним как к родным… Так пойдет, не два жениха будет у аэрдын, а двадцать!
Княжич задумался и долго молчал, но все же вернулся к разговору:
– Ты не должен был. Тебе ее сразу в мешке и передали. Попросили только довезти в целости.
– А что она, не целая, что ли?
Влас поворотился к Шатаю. Тот сидел понурившись. В конце концов, его вины в случившемся было всего больше.
– А ты о чем думал?!
– О том, что ты тут один остался! – отрезал шлях. – И что если тэбя кто и убьет, то я!
Дубрава похлопал княжича по плечу, и тот не увернулся потому лишь, что сам сидел с туго перевязанным торсом и двигаться лишний раз не рисковал.
– Ну, чего парня винишь? Он все по чести сделал. Это я недосмотрел за егозой вашей.
В глазах Несмеяныча сверкали смешливые искры, морщины расцвели, подобно позднему урожаю. Недосмотрел… а старался ли?
– Голову бы тебе за такое снять! – пригрозил княжич. – Из-за тебя княженка посередь битвы оказалась!
– Княженка? – удивился Шатай. – С чэго это вдруг?
– А то ты не знаешь! – фыркнул Влас.
Шатай крепко сжал челюсти: княжич умен, а перед битвой Шатай наболтал достаточно, чтобы сложить одно с другим.
Дубрава только руками развел:
– Вот-вот! Она княженка, а я всего-то воевода. Я ей не указ!
– Зато я тебе указ!
– А ты мне приказов не отдавал. Меня вон шлях попросил за ней присмотреть. Не ты.
Сам Несмеяныч пока сил толком не набрался, Власа же Лихо снова наградило ранением, и воевода не преминул добавить:
– Без нее ты б и вовсе дух уже испустил. Как и остальные, кого сюда приволокли.
– Неправда! Меня чуть задело…
Доказывая правоту, княжич попытался вскочить, но со стоном завалился обратно на лежак, устроенный для него у очага. Правду молвить, ранение на сей раз действительно было не таким уж и тяжелым, но оттого не менее болезненным. Зато прочие увечные… Да уж, навряд без Крапивы хоть половина из них избежала бы встречи с Хозяйкой Тени.
Наконец лекарка улучила время навестить своих мужчин. Была она вся потная от беготни и жары, металась то к очагам, на которых ее помощницы варили снадобья, то к больным, но не жаловалась. Того больше – улыбалась. Все ж любимое дело мило сердцу даже в темные времена.
Она плюхнулась на лежак и ласково убрала упавшие на лоб Власу волосы. Тот победоносно покосился на Шатая: раненого или нет, а его она первым приголубила.
– Не кровит? – спросила она.
– Не знаю. Проверь.
Вздохнув, лекарка полезла смотреть повязки, Влас же нахально ухмылялся шляху в лицо и обнимал ее. Когда же Крапива отстранилась, поймал за запястье и притянул обратно:
– Кто тебя просил