Все началось 23 сентября, когда анонимный информатор сообщил таможенникам, что Дэниел Малкольм, морской капитан, мелкий торговец и контрабандист, припрятал в своем погребе несколько бочек с нерастаможенным вином. На следующий день, вооружившись предписанием, два таможенника и помощник шерифа вызвали капитана Малькольма, который отказался предоставить им доступ в запертую кладовую в своем погребе. Поскольку он отказался, держа в каждой руке по пистолету, а на поясе — шпагу, офицеры отправились за подкреплением. Когда они вернулись с шерифом, то обнаружили, что около четырехсот мужчин и мальчиков перекрыли улицу перед домом капитана. Шериф призвал толпу разойтись, толпа ждала, пока шериф уйдет домой, солнце село, срок действия постановления истек, и Малькольм притащил вино галлонами, чтобы поблагодарить своих сторонников за помощь. Вскоре толпа рассеялась, захлебнувшись уликами. Бернард решил, что за всем этим стоит Джеймс Отис, и стал лихорадочно собирать показания, чтобы переслать их в Лондон. Бостонское городское собрание (Джеймс Отис, модератор) потребовало копии показаний на том основании, что неуказанные лица «замышляли» представить Бостон «в невыгодном свете перед министрами Его Величества», чтобы оправдать просьбу о предоставлении войск для обеспечения соблюдения таможенных законов на острие штыка[914].
Противостояние почти сразу же рухнуло под тяжестью собственной нелепости. Бернард не смог доказать, что Малькольм когда-либо прятал контрабандное вино, а городское собрание просто отправило агенту колонии свою версию этого эпизода, чтобы использовать ее в случае необходимости. В этом смысле дело Малькольма было лишь еще одним шквалом в бостонском чайнике. Но в двух других отношениях оно было более значимым. Во-первых, убежденность Бернарда в том, что Отис и его сторонники хотят подорвать законы торговли и мореплавания, не была фантазией. Во-вторых, и губернатор, и его антагонисты показали себя способными делать поспешные выводы о мотивах друг друга, которые лишь на дюйм не дотягивали до паранойи.
Начиная с декабря 1765 года Отис (писавший в «Бостонской газете» под именем «Хэмпден») публиковал эссе, в которых утверждал, что британские ограничения на колониальную торговлю представляют собой косвенный, но вполне реальный налог на американскую коммерцию. По его мнению, если любое регулирование торговли ограничивает возможность купца распоряжаться своей собственностью, то оно ущемляет его права; если любое обложение — включая акциз, взимаемый с производителя, — увеличивает цену любого импорта на американских рынках, то оно является налогом; а поскольку американцы не имеют представительства в парламенте, то все такие налоги незаконны. Кроме того, продолжал Отис, суммы, о которых идет речь, были несущественными: монополизировав колониальные рынки и навязав экономике разросшиеся таможенные и акцизные учреждения, британцы добавляли до 50 процентов к стоимости продукции. «Какому американцу, — требовал Отис, ссылаясь на Закон об американских пошлинах 1764 года, — приходило в голову, что его дорогой грубый плащ… облагается налогом в половину его стоимости для тех, кто живет и умирает в легкости, роскоши и расточительности Великобритании? Теперь они знают»[915].
Более того, как сообщал Бернард государственному секретарю, Отис довел до новых крайностей свою доктрину, согласно которой «различие между внутренними налогами и портовыми пошлинами не имеет под собой оснований». Утверждая, что Декларативный акт не имеет никакого отношения к налогам, поскольку в нем нет конкретного упоминания о них, Отис заявил, что когда парламент отказался от права взимать прямой налог с колонистов, отменив Гербовый акт, он также обязательно отказался от права облагать их налогами через таможню. Поэтому «купцы были большими глупцами, если подчинились законам, ограничивающим их торговлю, которая должна быть свободной». По мнению Бернарда, Отис заразил меркантильное сообщество принципами, которые высмеивали парламент, бросали вызов королю и оправдывали контрабанду. Эпизод с Малькольмом доказал степень его влияния[916].
Бернард анализировал события одновременно убедительно, с изъянами и глубокими откровениями. Среди бостонских купцов существовала значительная оппозиция парламентским ограничениям на торговлю, но Отис отнюдь не был ее автором. С тех пор как Закон об американских пошлинах ужесточил таможенные сборы, купцы жаловались, что ограничения на торговлю только мешают торговле и продлевают депрессию; некоторые даже оправдывали контрабанду как разумную реакцию на жесткое и необоснованное регулирование. Отис лишь провокационно сформулировал представления о свободной торговле, источником которых были купцы, а не он сам[917]. И это, в свою очередь, указывает на вторую особенность, которую высветило дело о винном погребе Малкольма: необычайную взаимную подозрительность людей, вовлеченных в это дело.
Выставив Отиса автором, а не отражением взглядов, широко распространенных среди бостонских купцов, Бернард выставил своего заклятого врага заговорщиком, а бостонских купцов — его дурочками. На самом деле взгляды купцов на торговлю и контрпродуктивность меркантилизма становились все более распространенными — Адам Смит в более изощренной форме положит их в основу «Богатства народов», а бостонские купцы отнюдь не были революционерами[918]. Если Отис и политики сельской партии находили поддержку среди контрабандистов, то только потому, что давали взглядам контрабандистов правдоподобное политическое обоснование, а не потому, что соблазняли честных купцов на контрабанду хитроумными аргументами. Но Бернард верил, что Отис был автором и вдохновителем оппозиции купцов, и поэтому мог приписывать Отису (и, как следствие, всей сельской партии) дьявольское влияние, которое существовало только в его воображении. В то же время риторика деревенской партии приписывала губернатору, вице-губернатору и их сторонникам ряд намерений и действий, которые делали их заклятыми врагами свободы, собственности и колониальных прав.
Таким образом, то, что началось как обычный таможенный досмотр, вышло из-под контроля, потому что Бернард считал, что Отис и его приспешники замышляют подрыв законов торговли и мореплавания, а Отис и его сторонники — что Бернард, Хатчинсон и их лакеи замышляют уничтожить свободы бостонцев и править городом с помощью военной силы. То, что ни одна из сторон не участвовала в этих заговорах, не имело значения. Внутренний динамизм конспирологического мышления вбирал в себя имеющиеся доказательства, которые, казалось, доказывали существование заговоров, уловок и злого умысла[919].
АНАЛОГИЧНАЯ СИТУАЦИЯ возникла в Нью-Йорке почти