– Не видала раньше таких, потому и рассказываю, – вздохнула Василиса, пытаясь унять бьющееся сердце. Как Кощей на нее смотрел, как назвал!
– Знать, увидишь еще. Негоже красе такой в Навьем царстве веками сохнуть – путешествовать будем, диковины со всего мира смотреть, – решил Кощей. – На конях наших и сто верст – не крюк, а уж Навье царство подождет год-другой.
Василиса не ответила, лишь украдкой улыбнулась. Сердце билось как сумасшедшее от такого простого поцелуя ладони и от слов ласковых, от обещаний сладких. Хотелось скорее вернуться домой. И в то же время хотелось медленно ехать бок о бок с Кощеем по узкой тропке, где и одному пешему пройти сложно, и мечтать, чтобы ночь не кончалась и всадники День и Солнце их не нагнали.
– А как… – только раз нарушила уютное молчание Василиса и замолчала, не в силах пояснить про тропку. Но Кощей понял и так:
– Колдовство, – произнес он, и краешек губы его дрогнул в улыбке. – Мы с тобой сильные темные колдуны. Уж такую мелочь можем себе позволить.
«Как и бесконечно длинную ночь», – хотела добавить Василиса, но ночь все-таки закончилась, хоть и длилась она даже дольше той, что тянул для нее всадник Ночь всего несколько дней назад, а казалось, будто целую вечность.
Они снова оказались на поляне, где возвышались хоромы, окруженные частоколом с черепами. Черепа только-только начинали затухать, их свет сменялся сереньким утренним, но какое дело было до рассвета Василисе, которая смотрела лишь на Кощея?
В его объятия она соскользнула с коня и на его руках пересекла двор.
– Это все-таки был ты, – прошептала Василиса, прижимаясь к плечу и вспоминая, как на чьих-то руках плыла словно на лодке своей памяти. – В тот день. Это ты нес меня на руках, Кощей, не Тень!
И снова дрогнули губы. Так он еще и снова вспомнит, как смеяться!
– Я бы не доверил нести сокровище мое, сердце мое какой-то там Тени, – ответил он и добавил, оглянувшись туда, где по ступенькам стелилась тень. – Уж прости, друг мой, но сердце у меня только одно, и я его никому не доверю.
Василиса коснулась двери, когда переносил ее Кощей через порог. Совсем иначе чувствовался дом теперь, когда она знала, как он строился, как кости одна к одной вставали. И хоромы встретили ее как родную: не скрипел пол, на который поставил ее Кощей, не стучали ставни, углы не пугали обманками паутины и рожами кикимор, потолок не грозил опуститься ниже. И впрямь точно домой вернулась!
– Перестал дом шалить, – одними глазами улыбнулся Кощей. – Почуял хозяйку.
Приобнял Кощей Василису одной рукой, прижал к себе поближе и наклонился низко-низко, так, что она дыхание его на своих губах почувствовала. Василиса уж и глаза прикрыла, поцелуя ожидаючи, как вдруг упало что-то наверху в тереме. Замер Кощей, едва ее губ коснувшись.
Замерла и Василиса. Глаза открыла.
– Это кто? – произнесла она таким голосом, что даже Кощей вздрогнул.
– Ворон, может? – спросил он сам и, глядя в глаза Василисы, тотчас поправился: – Или девица какая. Ты же знаешь, душа моя, девицы по мрачной чаще так и шастают!
Василиса из объятий Кощея вывернулась и наверх побежала.
Картина ей открылась пренеприятнейшая: в тереме и впрямь была девица. Чернявая и востроглазая, худющая как дрын, но уж очень юркая. И вся она с головы до ног обвешалась бусами, кольцами да серьгами, что набрала в открытом сундуке. Увидела Василису, испугалась сначала, а потом подбоченилась и скривилась.
– Я сюда первая пришла, ищи себе другую светелку! – заявила она.
Рассвирепела Василиса. Пальцами повела, глазами сверкнула – вылетела девица и из украшений, и из сарафана парчового, да в своем платье через окно в сторону леса просвистела. Там где-то девица приземлилась и – Василиса это точно знала! – навсегда забыла дорогу к Кощеевым хоромам.
А Василиса повернулась к шагнувшему в терем Кощею.
– Ворота девиц пропускают, – тотчас открестился от девицы навий царь. – Тропки к моим хоромам выводят. Я тут царь, вот они и идут все ко мне.
– Ходили, – ответила Василиса, сурово сдвинув брови. Не знала она, что в ярости своей до того красива стала, что Кощей так залюбовался, что и слова вымолвить не мог. – Теперь не будут. В твоем доме хозяйка появилась.
Завертелась Василиса на месте на голых пятках, руками взмахнула, коса вокруг шеи змеей свернулась, глаза изумрудами засверкали. Громыхнул гром, ударила молния, но над двором ни капли не упало, хоромы Кощея стояли сухие, пока за частоколом буря поднималась. Ломала буря деревья, носила их словно веточки. Била молния, выжигая тропки. Бурелом рос, перекрывая все дороги к навьему царю, занося тропки, закрывая целые поляны. От дождя ручьи помутнели, понесли горы мусора, расширились до мелких речушек. Болото уверенно подползало все ближе, проглатывая тропку за тропкй. И только после этого Василиса успокоилась.
– А с воротами я поговорю, – добавила она, падая в объятия Кощея. – Чай с мертвыми не зря разговаривать умею. Нечего кому попало по Навьему царству бродить да к царю в сокровищницу лазать!
– Ты теперь можешь создавать бурю без ярости и слез? – Кощей обнял ее еще крепче, прижимая к себе, словно боялся, что она вновь создаст себе крылья и тогда лети, догоняй ее! – Непросто придется Нави…
– Пусть привыкают, – буркнула Василиса. – Зато и царевичи, и посторонние девицы дорогу к тебе не найдут. И без них есть чем заняться.
– Это верно, – усмехнулся Кощей и наконец поцеловал. Василисе уж начало казаться, что никогда этого не произойдет! Она ждала и боялась: вдруг теперь, когда царство Нави стало ее домом, волшебство исчезнет?
Но поцелуй был таким же сладким и горячим, как она и запомнила, и остановились они, лишь когда дышать стало нечем.
Василиса спрятала заалевшее лицо на груди Кощея и прислушалась к тому, как бьется его сердце. Теперь, когда она видела его сердце пронзенным и умершим, когда она знала Кощея дольше, биение его сердца волновало ее не меньше нежных слов и поцелуев.
Каркнул ворон и уселся на руку Василисе, потерся клювом о ее плечо.
– Кха, да, – кашлянул Кощей, отстраняясь. – Куколка при тебе, но у нее нет крыльев и такой силы, так что теперь ворон твой помощник.
«Теперь», – про себя хихикнула Василиса, вспомнив, как они вдвоем оживляли его совсем птенцом, как вороненок пробовал ее кровь. Испробовав ее у Василисы в настоящем, он тотчас вспомнил хозяйку.
– Кррук, – засмеялся и ворон,