Кощей в то же мгновение на ногах оказался, за спиной встал, на ухо зашептал сладко:
– Разозлись, душа моя, разозлись, сердце леса. На себя за кротость, на меня за нрав змеиный, на отца за слепоту, на мачеху за злобу ее! Ну же, пробуди пламя темное, пусть течет оно по венам!
А сам исчез. Не было больше за спиной никого. И на полянке, что со всех сторон подпиралась могучими темными елями, никого не было. Ни Кощея, ни Бурушки, ни костяного коня.
И только шепот Кощея еще скользил над Василисой, обещая золотые горы и вечную молодость, если она сумеет как следует разозлиться.
Глава 20
И вот теперь Василиса и впрямь разозлилась. Кончики пальцев ее разгорячились, того и гляди начнет молниями кидаться! Сгустилась над ней в небе седая туча, огромная и неповоротливая, готовая излиться потоками холодной воды.
Вдалеке громыхнул гром, потом ближе, еще ближе! Василиса уже и думать забыла о Кощее. Растопырила пальцы, накрывая тьмой притихший лес. Не поляна и густая чаща стояли перед ее глазами – она словно неслась птицей над деревнями и селами.
Затрещала искрами ее коса, расплелась и поднялась облаком, завилась вихрем. От сверкающих молний, что скользили по ее телу, порвались рубаха и платье, но озябнуть Василиса не успела. С болота налетел разный гнус, мухи и комары из чащи, но не стали жалить Василису, а облепили ее точно платье, чтобы не стояла она голой и босой.
А Василиса и не вздрогнула даже, словно не видела, как шевелится ее новое платье, подол его ноги облепляет, ворот изумрудами зеленых мух-падальниц расцвечен. Не холодно было Василисе и не страшно, хоть поливал поляну дождь, оглушал гром и молнии били совсем рядом.
Буря ломала деревья, крушила дома и частоколы ближайших деревень. Улетели прочь те птицы, что еще жили в чаще, убежали звери, попряталась нечисть, оцепенели лешие, деревьями прикинулись, стояли и шевельнуться боялись.
А буря летела дальше, и Василиса вместе с ней, хоть сама и оставалась на месте. Она слышала, как ликующе хохотал Кощей, кажется, он снова обнимал ее, невзирая на гнус, яростно терзал поцелуями губы, но сама Василиса была далеко не здесь.
Она летела над деревнями, незримо вместе с бурей заглядывая в окна. Пугались детишки, видевшие зеленые глаза и нахмуренные брови, утешали их родители, будто это просто буря и не было вовсе никаких глаз. А Василиса неслась дальше. Кощей хотел, чтобы она разозлилась? Что же, у нее это вышло прекрасно!
Первой Василиса нашла ту самую ведьму, что сварила особый отвар, способный убить другую ведьму. Тот самый отвар, что свел в могилу матушку Василисы.
Ведьма что-то чуяла. Она пряталась на полатях, лежала под одеялом ни жива ни мертва и вздрагивала от каждого стука в окно. Обереги висели на окнах и дверях, кровью окропила ведьма порог и подоконник, накрепко закрыла вьюшки в печи, рискуя угореть в собственной избе. Но ведьма против колдуньи в своем праве не могла поделать ничего.
Хлопнула Василиса дверью, ворвалась в жилище с бурей. Смотрела ведьма одним лишь глазочком и понять не могла: то ли буря шалит, то ли девица посреди комнаты стоит, глазами зелеными сверкает.
«Ведьма», – прогудела буря.
«Ведьма, – прошептала Василиса. – Коли взялась ты другую ведьму изводить, да застила тебе жадность глаза, да рука поднялась, то пришло время и ответ держать. Не поднять тебе больше рук, не смотреть тебе больше на людей!»
Дико завизжала ведьма, молить собралась о снисхождении, но было поздно: отсохли ее руки, закрылись глаза. Кубарем скатилась она с полатей и встать с непривычки не могла, только и тыкалась в углы. А Василиса дальше полетела с бурей.
Точно безжалостная буря, она рвала и метала. Ослепла и ее тетка, что не видела, как обижают осиротевшую девочку мачеха и сестрицы. Оглох бы и батюшка, не знай Василиса про его беду, но вместо того закрутила его буря так, что в голове его все закружилось, и отвар ведьминский окончательно покинул его тело.
Буря летела так, словно не было никаких границ для ее сил. Молнией убило в тот день женщину, падчерице которой пришлось позапрошлой зимой всю ночь продержаться в лесу и едва не замерзнуть насмерть. Окосели, оглохли, ополоумели люди по всему людскому царству, а у Василисы словно сил только прибавилось.
Буря сносила целые дома и валила деревья, без промаха била молния, ни разу не попадая просто в землю. Хохотала Василиса, наконец понимая Кощея. Ведьминская дочь – вот как говорили о ней соседи, и никакая кротость и трудолюбие не помогли Василисе. Даже кривой Некрас и хромой Ждан не торопились засылать к ней сватов, боясь сплетней, что распускали люди.
Что же, теперь некому было так говорить: каждый, кто хоть слово плохое думал про Василису или ее матушку, тотчас немел языком, начинал трясти головой, словно поселился в ней рой пчел, а коли не понимал, за что наказание, то навсегда таким и оставался. А кривой Некрас теперь вдобавок охромел, хромой Ждан окосел. Пусть и дальше невест ищут, Василисе больше не жалко!
Обернулась буря вокруг своей оси, глазами зелеными царство окинула и на Навь обратно взгляд перевела. Может, и тут порядок навести?..
– Охолонись, сердце мое, – ухватил ее за руки горячие Кощей Бессмертный. – Чай они у меня тут и без того мертвые – не надо их боле прежнего пытать.
Василиса замерла. Затихла буря.
Думала она, что в ужас придет от того, что натворила, но нет в ней больше ужаса. Покой один.
А Кощей стоял перед ней, за руки держал и словно налюбоваться не мог. Близко-близко стоял, не глядел даже, что прикрывают Василису только рой мушиный да обрывки платья старого.
– Хороша, – пробормотал Кощей, наклоняясь к ее приоткрытым губам. – Умна и справедлива, сердце мое. Только почто главных своих губителей обошла, Милицу-то с Властой оставила?
«Не твое дело это, Кощей Бессмертный!» – хотела рявкнуть черная буря.
«Сама накажу, своими глазами увидеть хочу», – могла бы ответить Василиса. Но вместо этого шагнула еще немного, так, что всем телом прильнула к Кощею, губами его губ почти касаясь, глаза в глаза так близко, что немного больно смотреть стало, и тихо шепнула:
– Я ведь выполнила все службы?
Смешался Кощей Бессмертный, свел ее ладони перед собой, в глаза заглянул и начал:
– Да, но я…
Договорить он не успел, замолчал лишь на мгновение, как Василиса продолжила:
– Значит, ты меня отпустишь?
Кощей моргнул. Лицо