Ерохины расположились в живописном месте.
Я съехал с трассы и, помучавшись на проселочной дороге, усыпанной колдобинами, добрался до просторного луга, за границей которой сверкала речушка.
На другой стороне тоже подступала чаща. Ивы буквально купали свои ветви в воде, наклоняясь в сторону течения. Редкий частокол условно обозначал начало усадьбы.
Я остановился, не доезжая до ворот. Просто побоялся за автомобиль, несмотря на его неплохую проходимость. Да и пройтись не помешало бы, заодно и осмотреться.
Пасторальная картинка здесь была другой, нежели в угодьях Зотова. Там, несмотря на сочный деревенский колорит, выглядело всё ухоженным и опрятным. Хотя бы дорога была пригодной для любого транспорта.
Тут меня встретил истошный крик петуха и посеревшее дерево ограждения.
Граф Ерохин либо абсолютно не разбирался в особенностях загородной жизни, либо не имел средств, чтобы её поддерживать в приличном состоянии. Хотя сам дом выделялся свежей краской и чистыми стёклами множества окон.
Натуральный терем — так бы я описал архитектурный стиль графского имения.
Наличники, гребешки на крыше, да даже резные флюгеры. Всё это в обилии присутствовало в украшениях и, надо признать, создавало более приятное впечатление, чем окружающее запустение.
На широком крыльце спал огромный кот, устроившись на ступеньке.
Откуда-то доносился аромат мёда. Вероятно, неподалёку была пасека.
Под окнами росла герань, чуть подвядшая от яркого солнца. Рядом с ней валялись осколки горшков и сломанная прялка.
Оценив всё это быстрым взглядом, я постучался. Ответа ждал долго, прежде чем повторить, но уже громче. В итоге отреагировал лишь кот — проснулся, изящно потянулся и важно удалился, помахивая хвостом.
Снова истошно проорал петух.
— Ваше сиятельство! — не очень уверенно, но весьма громогласно выдал я, прислушиваясь к дому.
Дверь распахнулась внезапно. На пороге стояла румяная и пухлощекая девица — ну просто символ здоровой деревенской жизни.
— Ба-а-а-арин! — завопила она, мгновенно уделав петуха по высоте диапазона. — Го-о-о-ости!
После чего ушла куда-то, оставив меня перед выбором, что делать дальше. Я переступил порог, оказавшись в прохладных сенях. Здесь, рядом с антикварным буфетом, наполненным хрусталём, валялись высокие сапоги и коса с засохшей травой.
— Кто пожаловал? — раздался глубокий баритон и ко мне вышел хозяин.
Объёмный и местами необъятный, граф Ерохин был облачен в халат, видавший лучшие времена. На босых ногах его были тапки с изогнутыми концами, отчего-то именно они поразили меня больше всего. Не тощая бородка, напоминающая козью. И не два увесистых перстня на руках, выделяющихся даже больше буфета. А тапки, искусно вышитые шелком.
Из-за его спины выглядывала тётушка. Авдотья Павловна сразу же показала своё отношение к происходящему. Залилась гневной краской и закричала:
— Убивают!
Глава 11
Исторгнув из себя это преждевременное и пока ещё необоснованное обвинение, графиня картинно рухнула без чувств. Правда, перед этим бросила меткий взгляд на лавку, куда и упала.
Граф Ерохин, к его чести, внимания этому событию уделил не больше, чем воплям петхуа, которого прибить хотелось уже мне.
Присмотрелся к моему наряду и хмыкнул:
— С кем имею честь?
Я отчего-то сразу понял, мы найдём общий язык. Вот как-то расположил он к себе, моментально. Несмотря на вопиющие тапки.
— Граф Александр Лукич Вознесенский, — улыбнулся я, исполнив положенный этикетом поклон.
— А-а-а, — понимающе протянул мужчина. — Что же, весьма рад. Весьма. Алексей Ерофеевич, к вашим услугам. Чаю аль кофею?
То, как он невозмутимо проигнорировал бездыханную графиню окончательно меня покорило.
— С удовольствием, — я не стал конкретизировать, что из предложенного предпочитаю.
Это удовлетворило хозяина и он широким жестом пригласил меня на улицу.
— Погода загляденье, поэтому предлагаю разместиться на воздухе. Танька! — внезапно рявкнул он, оборачиваясь. — Тащи самовар на веранду, шельма!
Веранда, пристроенная позади дома, была открытой и большой. Вокруг резных столбов вился виноград, на столе благоухал букет полевых цветов, который с удовольствием опыляли пчёлы. На одном из стульев спал тот же кот. Животное с подозрениме взглянуло на нас и продолжило дремать.
Танька, то есть та самая румяная девица, которая меня встретила, хозяйничала неспешно. Нарочито громко громыхала посудой и надолго исчезала в доме, уходя за очередным угощением.
— Ленивая до невозможности, — пожаловался мне Ерохин, когда девица в который раз пропала. — Но прогнать не могу, другу обещал позаботиться о непутевой дочери. Знает же, шельма, что не могу. Вот и пользуется добротой моей…
Сетовал граф без злобы, скорее смиренно. Просто пытался извиниться таким образом за затянувшееся начало чаепития.
Когда наконец все формальности были соблюдены и я отпил из довольно изящной фарфоровой чашки, хозяин сам завел разговор.
— Как я понимаю, Александр Лукич, вы приехали не для того, чтобы забрать свою родственницу? — с затаённой надеждой спросил он.
Я помотал головой и граф протяжно вздохнул.
— Услышал, что Авдотья Павловна у вас гостит, вот решил навестить. Если не секрет, вы с тётушкой друзья?
Категорически не мог понять, какие отношения их могут связывать. Судя по реакции и словам, Ерохин не был рад её присутствию.
— Танька! — крикнул граф после ещё одного вздоха. — Калгановку неси!
В этот раз помощница явилась почти сразу, поставив на стол бутыль и две хрустальные стопки, явно из холода, так как они моментально запотели. Девица, хищно улыбнувшись мне, перекинула толстую косу за спину и удалилась, отчаянно покачивая широкими бедрами. Я машинально завороженно проводил её взглядом.
— Ни стыда, ни совести, — вопреки словам весьма одобрительно сказал Ерохин и взялся за тару, вопросительно посмотрев на меня.
Я помотал головой, но хозяин ничуть не расстроился. Налил себе до краёв, залпом выпил, откашлялся и закусил моченым яблоком. Задумчиво уставился на опустевшую стопку, на дне которой уже успела устроиться оса и ползала там.
Ерохин сдул крылатую нахлебницу, выпил ещё и принялся мне исповедоваться.
Графиня Вознесенская нагрянула в имение неожиданно. И в этом случае принял он гостью из-за старого друга. Того же самого, что оставил нерадивую Таньку, или другого, я не понял. Да и неважно было.
Вроде как друг тот был дальней родней Авдотьи Павловны, по какой-то линии, разобраться в которой уже было невозможно. Отчего-то любил он графиню нежно и перед смертью распорядился оставить той скромное состояние и впридачу старые знакомства.
Вознесенская, приехав, с порога заявила о старом долге. И уверенно устроилась в