«Я знаю, принцесса, я знаю. Я не сержусь. Я вижу, как тебе больно. Я чувствую это. Чувствую, как внутри тебя ширится дыра. Это чувство вины, и ты…»
Бабушка, а точнее то, что составляло теперь ее сущность, покраснела в области сердца, стала похожей на ягодный кисель. Бабушка развела руки, будто готовясь к объятиям.
«Ты голодна».
– Мама, умоляю, не надо! – тётя Ли закрыла лицо руками. – Всё было ошибкой! Моё воскрешение было ошибкой! Я чудовище! Нет, нет! Я чудовище!
Тётя Ли попятилась нетвёрдой поступью. Там, где только что прошла вампирша, оставались капли кровавых слёз.
«Ты моё дитя, а остальное неважно. – Бабушка заступила на коричневый пол и приблизилась к тёте Ли вплотную. – Милая, прошу. Пожалуйста, поешь».
Дрожа, как наркоман в момент ломки, тётя Ли опустилась на колени и уткнулась лицом Бабушке в грудь. Ладони Бабушки легли тёте Ли на затылок и макушку.
На несколько секунд всё замерло и стихло, только Бабушка перебирала и гладила волосы тёти Ли. Затем чистилище – обе его ипостаси – содрогнулось, как шаткий дом от подземного толчка. Бабушка вскрикнула и хотела было отпрянуть, но через боль вдавила в себя голову тёти Ли.
«А-ах… Лиза… Я жила как в аду, но ты не виновата. Я люблю тебя… А-ах!.. Я бы… прошла этот путь снова, если бы это было нужно. От меня осталось немногое. Выпей меня целиком. Это всё, что я могу тебе дать».
Тётя Ли отпустила Бабушку и помотала головой, но уже через мгновение вновь прильнула окровавленными губами к ране. Бабушка таяла, частично исчезая в недрах тёти Ли и частично разваливаясь прямо у неё на руках, будто пломбир на жаре. Тётя Ли свежела, розовела, наливалась жизнью, с каждым глотком становясь всё больше похожей на живого человека и всё меньше – на ходячий труп. Истончившись наполовину, Бабушка повернула голову в сторону тёти Алисы. Не успел поток эмоций и мыслей достичь Вики, тётя Алиса уже всё поняла. Её губы сжались, а пальцы вцепились в шерсть Ултара. Кот тоже понимал, что видит и слышит: его усы уныло свисали с морды, а глаза блестели, как хрусталь.
«Это была не моя идея, но я согласилась. Я виновата… виновата перед тобой. Прости. Мне правда, правда жаль, что я… впутала тебя в этот кошмар! Вас обеих. Прости! Мне было так страшно. Мне было так больно, а Лизе – так одиноко! Ты п-правда-а… А-а-ах! Арх! Как же больно!.. Правда, правда была мне как дочь. Боже! Когда же всё закончится!».
В животе у Вики похолодело, лицо свело от напряжения. Ужас и драма смешались, породив нечто ненормальное, невозможное, но по-своему логичное и правильное, как казнь убийцы. Вампир осушает жертву. Дитя пожирает родителя.
– Вы дали больше, чем забрали, – прошептала тётя Алиса с дрожью в голосе и шагнула к тем, кого считала своими близкими. – Мы могли стать настоящей семьёй.
«Да, мог… мог… могли бы бы-ы-ыть. Аррх! Умоляю!».
– Не будь она такой сукой! – выкрикнула тётя Ли, «вынырнув» из груди Бабушки, истощённая душа которой уже с трудом удерживала форму.
«Не надо так о сестре, Лизонька…»
***
– Закончили?
Новый голос застал врасплох. Обернулись все, даже Бабушка ворочала истончившейся шеей. Из-за драмы никто не заметил, как в чистилище появилась ещё одна душа.
И никто не ожидал увидеть именно её.
– Чтоб тебя… – выпалила Вика и осеклась. Перед ней стояла Мать.
Белое как воск тело окутывала аура, переливаясь всеми оттенками серого. Чернота от волос расползалась по всему силуэту, очерчивая его, словно рама фотографию. Казалось, душа Матери облачилась в подобие серебристого халата с чёрной каймой. Глаза блестели, как февральский снег. В смерти Мать выглядела почти так же, как при жизни, только сильно исхудавшая, словно после недели, безвылазно проведённой в закрытом крыле.
– Нет! – тётя Ли вскочила на ноги. – Опять ты! Только не ты!
Объятия тёти Ли распались. Воспользовавшись этим, Бабушка сделала несколько нетвёрдых шагов в сторону Матери и остановилась между своими дочерями.
– Да, паразитка, – ухмыльнулась Мать, – это опять я.
Вика заметила нечто вроде реверберации, но не такой, какая обычно бывает. Другой голос усиливал голос Матери. Знакомый, до боли знакомый…
– Тебе с самого начала было ясно, – Мать глядела в лицо Бабушки, – что вы не потянете больше одного ребёнка. Я дала вам шанс, а вы всё равно её воскресили.
Глаза тёти Ли вспыхнули злобой.
– Глупцы, – Мать оглядела всех, включая Вику. – Сами усложняете себе жизнь.
– Жаль, что тобой не кончили в презерватив или в унитаз! – крикнула тётя Ли и посерела. Измождённая внешне, она становилась куда сильнее внутри. Сильнее, быстрее и гораздо смертоноснее. – Папа не захотел быть марионеткой в твоих лапках. Не любишь, когда в твои игры играет кто-то ещё, Анечка?
Тётя Ли оскалилась, обнажив клыки, ногти на её руках вытянулись, как лезвия перочинного ножа.
Мать прищурилась.
– Аня, послушай! – Бабушка подняла ладони в примиряющем жесте. Сама она в тот момент напоминала оплавленный манекен, подтаявшую восковую фигуру, из-за чего попытка выглядела скорее жутко, чем убедительно. – Мы… справлялись. Было тяжело, но мы любили вас обеих. – Бабушка оглянулась на тётю Алису. – Любили троих, всех! Мы делали всё что могли. Неужели ты многое потеряла с рождением Лизы? Или с удочерением Вишенки?
– Кто знает. Даже сейчас мне достаются лишь объедки.
Договорив, Мать выбросила руку в сторону Бабушки, и та развалилась окончательно, оставив после себя лужу эктоплазмы и парящий огонёк, похожий на маленькую шаровую молнию или прозрачный китайский фонарь. Стоило Матери согнуть руку в локте, огонёк рассыпался, превратившись в облако не то пара, не то пыли, и окутал колдунью. Частицы оседали на голове, плечах, вдыхались ноздрями и исчезали, словно ничего не было.
Выходка Матери длилась пару секунд, но Вике они показались вечностью.
– Вам обеим давно пора на покой.
Мать выбросила руку снова, теперь в сторону тёти Ли. Ощутив импульс, не понимая до конца, что делает и почему, Вика бросилась на пол. Кот выпрыгнул из рук тёти Алисы и бросился к Вике. Обитательницы же чистилища не сдвинулись с места. Лицо тёти Алисы исказила гримаса не столько ужаса, сколько удивления. Тётя Ли горько выдохнула; в последний миг перед ударом она вздрогнула, по-детски поджала губы и зажмурилась.
Вспышка света – и призраки чистилища исчезли, вместе с ними и само чистилище утратило смысл существования. Стол и диван взорвались, точно пороховая бочка; ударная волна пронеслась по обозримому