«У тёти Алисы длинные руки, когда она этого хочет».
– Всё в порядке, – прошептал Женя, поймав взгляд сестры, и кивнул вбок – на стену, отделявшую родительскую спальню от детской.
«Иди же!»
– Эй, – донеслось из коридора, – поторопись! А то без тебя дочитаю!
Деланно расстроенному голосу тёти Алисы вторило протяжное кошачье «мяу».
– Иду, иду!
До наступления тишины, до скрипа петель и хлопка двери детской, раздавался только топот Викиных ног, но никто не услышал шагов тёти Алисы. У неё действительно длинные руки, когда это нужно.
В комнате стало удручающе тихо. Мать опустила голову и, похоже, ушла в глубокие раздумья. Женя подождал, а затем вздохнул и сполз с кровати. Вряд ли причина, по которой Мать принесла его к себе, была важна. Просто порыв нежности после ухода Папы.
– Пока, мама, – бросил Женя, обернувшись у двери.
Вдруг Мать подняла взгляд.
– Мне надо с тобой поговорить.
Внутри Жени всё сжалось. Мысль о разговоре, о чём бы он ни был, пугала. Интонация, с которой Мать произнесла «Мне надо с тобой поговорить», подразумевала невысказанное «серьёзно».
Но выбора у Жени не было, и пришлось сделать несколько шагов назад.
– Что, мамуль?
Мать не спешила с ответом. Её взгляд выдавал лихорадочный поиск формулировки – красивого фантика для отвратительной конфеты.
– Когда ты был совсем маленьким, я носила тебя в себе. – Мать указала на свой живот. – Тогда мы были одним целым…
К тяжести, сдавливающей Женю изнутри, добавилось новое: смутное предчувствие, что у этого разговора не может быть счастливого исхода.
«Она нуждается во мне». Повинуясь порыву, Женя сорвался с места и заключил Мать в объятия, пожалуй, слишком резко и слишком бесцеремонно. Мать тихо охнула; её руки повисли вдоль тела, и она порывалась, но будто бы не смогла заставить себя обнять сына в ответ.
– После того, как ты… ты и Вика появились на свет, что-то внутри меня начало угасать. Из меня словно… вырезали часть лёгких, часть сердца, часть мозга. Многое усложнилось и лишилось смысла. Моя сила, моя жизнь утекает…
Женя подумал, что мамины пальцы чем-то походили на старушечьи. Тряхнув головой, чтобы прогнать наваждение, Женя зацепился взглядом за прядь длинных волос.
– …и я не знаю, сколько ещё смогу бежать с ней вровень.
Женя не сразу поверил своим глазам: среди чёрных, как оникс, волос серебрился седой.
– Когда-нибудь я умру.
«Умру, умру, умру». Страшное слово эхом отдалось в детской голове, перевесив все обиды, недомолвки и любой обман, которые только вклинивались между Женей и Матерью. Всё посерело, омертвело, осыпалось прахом, словно когда-то в принципе имело значение, словно когда-то существовало на самом деле. Не было ничего, только он и Она. И Смерть.
– Не говори так! Ты не умрёшь! Ты будешь со мной всегда-всегда!
Женя с силой прижал к себе Мать, словно пытался пробиться назад, вернуться в её тело, стать с ней одним единым.
– Мой свет!..
На затылок Жени легли холодные ладони. Холодные… чёрт возьми, да пусть даже и ледяные!
– Ты правда этого хочешь, сердце моё?
– Да, хочу! Хочу! Не умирай! Не надо!
Мать молчала, выжидая, пока Женя успокоится, после чего вытерла ему слёзы.
–Тогда тебе придётся впустить меня.
– Впустить? А как это?
«Это больно?»
– Неприятно, – Мать словно прочла Женины мысли, – но не смертельно. Будто тебе разом сделают несколько уколов, закапают в глаза, и в нос, и в уши. Словно ты под водой на глубине десятков метров. Не дышишь сам, но тебя накачивают воздухом.
Мысли Жени спутались от странных образов. Он не боялся уколов, но никогда не ощущал в себе больше одной иглы одновременно; не боялся глубины, но ни разу не заплывал так далеко, чтобы это имело значение. Глазные капли… да, это страшно.
Мать высвободилась из Жениных объятий. Её лицо больше не выражало ни печали, ни животной агрессии. Трагедии прожиты, впереди лишь задачи.
– Это большая жертва с твоей стороны, и, боюсь, не последняя. Но когда придёт время, я смогу вернуться. И быть с тобой.
– А Вика? Вику надо позвать?
– Вика… не похожа на меня. Она не захочет меня впускать, и я не смогу её заставить. Такие вещи возможны только добровольно. – Мать усмехнулась и добавила: – Только по большой любви.
Женя судорожно закивал: в своих чувствах к Матери он не сомневался.
– Мне больше не к кому обратиться, кроме тебя. И сейчас для этого лучшее время.
– Что мне сделать?
– Идём со мной.
Не успел Женя и глазом моргнуть, как Мать поднялась и вышла из комнаты. Двигалась она плавно, но неуловимо быстро, словно на записи, ускоренной в полтора-два раза. Ахнув от удивления, Женя подскочил с кровати и помчался следом. В коридоре он заозирался по сторонам. Мать ожидала на лестнице, застыв, будто привидение.
«Не для посторонних глаз и ушей… – Женя скорее сам подумал об этом, облачив слова в мамин голос, чем услышал наяву. – Нам в подвал, там хорошая шумоизоляция».
Мать поманила Женю, и за его спиной затворилась дверь. Незримая сила, похожая на ночной ветер, подхватила ребёнка и понесла по коридору. Женя не чувствовал своего тела, но не испугался: он привык, что, когда Мать рядом, происходит что-то странное. Он не знал всего, но знал, что она необыкновенная; верил, что она была всегда и будет с ним всегда. Надо только её слушаться и делать, что она попросит.
Ветер пронёс Женю мимо Матери на первый этаж, а затем и дальше – в подвал. В подземной темноте предстояло найти выключатель либо ориентироваться на ощупь и на слух, но ноги Жени всё ещё не касались пола. Впереди лязгнула скрытая в тенях дверь; один коридор сменился другим, таким же непроглядно тёмным, но иначе пахнущим.
Сила Матери донесла Женю до обрывавшей путь глухой стены и опустила лицом вверх. Постепенно чувства возвращались, и, судя по рельефу, плотному наполнителю и искусственной коже, Женя очутился на кушетке. Чернота перед глазами растворялась, блекла, обнажая серые своды. На стены из продухов лился уличный свет, достаточно сильный, чтобы разделить свет и тьму. Чтобы в нависшем над Женей силуэте можно было узнать Мать.
– Постарайся расслабиться. Не шевелись и ни о чём не думай. Когда станет больно…
(«Больно?!»)
…не сопротивляйся. Пропусти эту боль внутрь, дай ей прорасти.
У Жени на лбу выступил пот. Воздух в лёгких казался слишком густым, слишком тёплым, и приходилось часто дышать, чтобы унять жар. Перед глазами заплясали разноцветные звёзды.
– Ыы-ых, ыы-ых!.. А-а-а-а!!! – вопил Женя, мотая головой и порываясь встать, но ладони Матери