Злость за меня.
— Ты не глупая, Кейт, — продолжает он. — И это не твоя вина. Ты вступила в отношения, веря в лучшее, а он тебя предал. — Его голос становится ниже, гнев в нём отчётлив. — Если он хоть раз попытается к тебе приблизиться, скажи мне. Я вышвырну его обратно в Лондон.
Он не шутит. Я вижу это по его лицу.
Головой я понимаю, что это не моя вина. Что виноват Джаспер. Но проблема абьюза в том, что он заселяется в сердце, вцепляется в самые глубокие страхи и заставляет сомневаться в себе.
Но сейчас, здесь, в этой постели, под весом Себастиана, с его сильными пальцами, сплетёнными с моими, и всей мощью его убеждённости в глазах, я чувствую, как часть моей собственной вины покидает меня.
Я не нуждаюсь в его словах. Но я ценю их.
Это поддержка, о которой я не знала, что мне нужна.
— Спасибо, — хрипло говорю я.
Я делаю последний вдох, отпуская боль и гнев.
— Так… ты хочешь, чтобы это осталось в секрете?
Он поднимает бровь.
— От деревни? Думаю, уже поздно.
— Меня это не беспокоит. Мне плевать на сплетни. Но я знаю, что ты их не любишь.
— Да? Кто тебе это сказал?
Я закусываю губу, не желая сдавать Эйслин и её слова.
— Никто. Просто… ты всегда держишься в стороне.
Он вздыхает.
— Жизнь в деревне — это особая штука. Здесь твоя жизнь не принадлежит только тебе. Все всё знают. И у всех есть мнение. Которое они не стесняются высказывать.
— О, я догадалась. Я смотрела достаточно фильмов Холлмарк, чтобы знать.
Он улыбается, и у меня снова в груди всё скачет, как сумасшедшее.
— Не хочу тебя разочаровывать, но жизнь в маленькой деревне — это не фильм Холлмарк.
— Нет. Потому что если бы это был фильм, то в нём обязательно появился бы высокий, мрачный, загадочный незнакомец… Ой, подожди-ка.
Он смеётся, и я чувствую себя так, будто только что выиграла национальную лотерею. Его смех пробегает по моей коже, вызывая восхитительные мурашки.
Господи, это так чертовски сексуально. Мне срочно нужно позвонить президенту США и сообщить, что в одной английской деревне скрывается оружие массового поражения в виде незаконно горячего владельца книжного магазина.
— Я не люблю жалость, — вдруг говорит Себастиан. — После смерти мамы я слышал только её. Эти сочувственные взгляды, бесконечное «бедный мальчик». И много «хорошо, что у тебя остался отец». Это было слишком. Особенно когда оказалось, что у меня его фактически нет.
Я замираю.
Он говорит мне что-то личное. Этот человек, который почти никого не пускает в свой мир, сейчас отдаёт мне частичку себя, так же, как я раньше поделилась с ним своей историей.
Это важно. И я не хочу сказать что-то не то.
— Почему? — осторожно спрашиваю я. — Что с ним случилось?
— Он предпочёл бутылку мне. Как и мой дед предпочёл беговые дорожки. Я находил пустые бутылки из-под виски, спрятанные среди книг на полках.
Моё сердце перестаёт танцевать. Оно просто замирает, сжимаясь от боли за маленького мальчика, который слишком рано потерял мать. И вместе с ней — отца.
— Мне очень жаль, Себастиан, — тихо говорю я. — И это не жалость, если что. Это сочувствие.
Он какое-то время внимательно смотрит на меня, и я не могу понять, о чём он думает.
— Проблема деревни в том, что у всех всегда есть мнение, но никто палец о палец не ударит, чтобы помочь, — продолжает он. — Всё воспринимается как «это наше дело», пока вдруг не становится «не нашим делом».
Он ненадолго замолкает.
— К тому времени, как мне исполнилось двенадцать, отец был пьян каждый вечер. Мне приходилось самому готовить себе еду, стирать вещи, добираться до школы… — Он обрывает фразу и качает головой. — Я не жалуюсь. Просто так оно было.
Бедный ребёнок. Он буквально вырастил сам себя. Должно быть, он чувствовал себя ужасно одиноким.
— Мама тоже была одна, — говорю я, делясь своей историей, давая ему понять, что понимаю его. — Только она и я. Она много работала, чтобы у нас был дом, и большую часть времени я оставалась одна. Приходилось учиться заботиться о себе, потому что её рядом не было.
Наши взгляды встречаются, и в этот миг между нами возникает абсолютное понимание.
— Книжный магазин? — спрашиваю я, уже зная ответ. Он как-то говорил мне об этом. Там он искал спасение. Компанию. Связь.
Его губы чуть приподнимаются в улыбке.
— Библиотека?
Я тоже улыбаюсь.
Мы знаем. Мы оба знаем.
Книги. Книги нас спасли.
А потом он склоняется ко мне, его губы находят мои, и всё остальное исчезает.
Теперь я думаю только о нём.
Глава 20
Кого ты защищаешь? Его? Почему? Когда он даже не защищает тебя? Х
Себастиан
Я закрываю за собой дверь книжного магазина и перехожу через дорогу к Портабл Мэджик. Кейт сменила оформление витрины, и теперь она вся в книгах жанра фэнтези, с игрушечными драконами, расположенными так, чтобы выглядеть как можно привлекательнее, и парой плюшевых мишек, на которых кто-то смастерил доспехи и мечи. Большая вывеска гласит:
«Если вам понравился Властелин колец, вам точно придутся по душе эти потрясающие фэнтези-романы!»
Отличная витрина. Она прекрасно дополняет мою, посвящённую Властелину колец. И даже ужасная аллитерация с восклицательным знаком меня не раздражает.
Я останавливаюсь, чтобы немного полюбоваться, а затем открываю дверь и вхожу внутрь.
Кейт стоит за прилавком рядом с женщиной, с которой нам сегодня предстоит встреча.
Лиза Андервуд.
Лиза — женщина лет пятидесяти с небольшим, невысокая и плотная, с прямыми белыми волосами до плеч. У неё короткая чёлка и поразительно зелёные глаза, которые смотрят на мир из-за массивных очков в ярко-зелёной оправе. Она одета в простое платье насыщенного зелёного оттенка, а на шее у неё длинное плетёное ожерелье золотистого цвета. Рядом с ней стоит высокий, строгого вида мужчина с острыми, хищными чертами лица.
Лиза разговаривает с Кейт, но как только я вижу её, весь остальной мир исчезает — как это всегда бывает, когда она в комнате.
Кейт улыбается, светится, как солнечный луч. На ней снова то самое белое кружевное платье, которое было на ней в ту ночь в пабе, и да, её бельё слегка просвечивает, и да, я не могу отвести взгляд. Оно розовое, красивое, нежное.
Я смотрел, как она надевала его этим утром, и сказал ей не брать под него комбинацию. После чего мы чуть не опоздали на открытие, потому что мне пришлось показать ей, насколько мне это нравится.
Сейчас мне тоже нравится. Но мне ещё больше хочется снять его и посмотреть, как она выглядит в этом платье безо всего под ним.
Чертовски горячо.
Но мне не стоит думать о Кейт — ни в таком виде, ни в любом другом. Потому что Лиза Андервуд здесь. Она приехала за неделю до фестиваля, чтобы осмотреть деревню до наплыва людей.
— Себастиан, — говорит Кейт, когда я подхожу, и улыбается так, будто я — лучшее, что она видела за весь день. На мгновение мне даже трудно дышать. — Это Лиза Андервуд. Лиза, познакомьтесь — Себастиан Блэквуд, владелец Блэквуд Букс, который находится прямо через дорогу.
Лиза очаровательно улыбается и протягивает мне руку.
— Себастиан, очень приятно познакомиться. Это мой муж, Клайв, — она указывает на мужчину с орлиными чертами, который стоит рядом и смотрит на меня с настороженностью. Он защищает её, это очевидно. Я не представляю для них угрозы, но всё равно одобряю это.
Я пожимаю Лизе руку.
— Взаимно, — говорю я, затем протягиваю руку Клайву и пожимаю её тоже, сопровождая жест резким, мужским кивком. Он отвечает мне тем же.
— Итак… — Лиза радостно хлопает в ладоши. — Кейт только что рассказывала мне, что вы оба — правнуки тех, кто писал те письма. Это потрясающе! Вы не представляете, как я была взволнована, когда Кейт связалась со мной по поводу фестиваля, а затем упомянула письма.