А я не люблю неопределённость.
Её и так было слишком много в моей жизни — бесконечные переезды по Лондону из одной квартиры в другую, в зависимости от того, сколько денег было у мамы в тот момент. А потом Джаспер и его постоянные эмоциональные качели.
Поэтому, когда я приехала в Уичтри, я сказала себе: Вот здесь я наконец-то пущу корни. Здесь будет мой дом.
Я не планировала влюбляться в мужчину, который совершенно точно не хочет отношений и при этом до безумия неясно выражает свои желания.
И да, похоже, я всё-таки в него влюбляюсь.
Я почувствовала это прошлой ночью, когда он прижал меня к книжным полкам. Когда вошёл в меня, и его глаза вспыхнули электрическим синим. Когда я подумала, что не хочу, чтобы это когда-либо заканчивалось. Я хочу, чтобы он всегда смотрел на меня так.
Я идиотка.
Полная, чёртова идиотка.
— Это правда, — наконец говорит он. — И это было не просто сексом.
— А мы не можем… попробовать? — Я стараюсь, чтобы в голосе не звучала отчаянность. — Это не обязательно должны быть отношения, как таковые. Мы могли бы просто… ну, не знаю… друзья с привилегиями или что-то в этом роде?
Он улыбается, и напряжение внутри меня ослабевает. Это тёплая, настоящая, искренняя улыбка.
— Друзья с привилегиями, — повторяет он. — Это так теперь говорит молодёжь?
— Постарайся не звучать так, будто тебе восемьдесят, — фыркаю я и снова толкаю его локтем. — На самом деле у нас скорее отношений без обязательств.
— Это ещё глупее.
Он хватает меня за бёдра, переворачивается, прижимая меня к матрасу. Подозреваю, что это его любимая позиция. Он любит контролировать, но мне это нравится, потому что он всегда хочет меня. А значит, и я могу быть смелой. Он позволяет мне всё, если я его касаюсь.
— Значит, без обязательств, — он сцепляет наши пальцы, прижимает мои руки к подушке над головой. — Лёгкие отношения. Секс без привязанностей.
Мне нравится эта идея. Всё просто. Без привязанностей. Без эмоций.
Моё сердце протестует, но я велю ему заткнуться. Оно ничего не понимает. Оно ведь думало, что Джаспер был хорошей партией — и чем это кончилось?
— Ладно, — выдыхаю я, чуть задыхаясь, когда он устраивается между моих бёдер, а его возбуждённое тело касается меня, посылая разряд удовольствия в низ живота. — Я справлюсь.
— Что он с тобой сделал?
Вопрос звучит легко, даже непринуждённо, и сначала я даже не понимаю, о ком речь. Но его взгляд слишком пристальный, слишком сосредоточенный.
Джаспер. Он хочет знать про Джаспера. Потому что вчера, в разгар эмоций, когда я так расстроилась из-за своей прабабушки, я случайно проговорилась.
У меня сжимается живот. Я никому о нём не рассказывала с тех пор, как ушла. Мама им никогда не восхищалась, но я… я любила его. Или думала, что любила. Думала, что он любил меня. Думала, что все эти мелкие подколки, критика, манипуляции — это честность. А честность в отношениях важна, правда? И работа над отношениями тоже важна. Если человек тебе дорог, ты вкладываешь в него силы.
Я просто не заметила, что только я вкладывалась. Только я была честной.
Это унизительно. И я не хочу говорить об этом с Себастианом.
Джаспер использовал только слова. Он никогда меня не бил, даже пальцем не тронул. У меня не было синяков, не было следов. Только шрамы. Но не такие, как у Кейт.
Современные женщины должны уметь распознавать тревожные звоночки, правда? Должны понимать, что такое здоровые отношения, чтобы не становиться соучастницами собственного разрушения.
Но знаешь, как говорят про лес, который не видят за деревьями? С Джаспером я видела только деревья. И только их.
И сейчас я чувствую себя такой же глупой.
— Кейт, — мягко произносит Себастиан. Я слишком долго молчу, и теперь эта пауза только делает ситуацию значимее, чем она есть.
— Ох, он был не таким уж плохим, — наконец говорю я, стараясь придать голосу лёгкость. — Просто иногда говорил… неприятные вещи.
— Какие именно?
— Это неважно, Себастиан. Честно.
— Ты не любишь об этом говорить?
Я тяжело выдыхаю, раздражённая тем, что он не отступает.
— Не особо. В конце он просто оказался не самым приятным человеком, и давай оставим это так.
Себастиан смотрит на меня молча, его пальцы тёплые, крепко сцепленные с моими.
— Я знаю, что сказала, будто понимаю, каково это — быть с мужчиной, который причиняет боль, — признаю я, понимая, что он не отпустит эту тему. — Но Джаспер никогда меня не бил. Ни разу.
Он не двигается, просто смотрит, его взгляд глубокий, серьёзный.
— Но он всё равно причинил тебе боль.
Это не вопрос.
И вдруг волна стыда и унижения накрывает меня так резко, что перехватывает дыхание.
— Мы обязательно должны об этом говорить?
— Нет, — спокойно говорит Себастиан. — Но если ты захочешь поговорить, я здесь. Ты можешь доверить мне всё.
Его слова застревают у меня в сердце, как стрела, попавшая точно в цель. Он не будет меня заставлять, не будет давить. Но если я вдруг захочу, он здесь. И я могу ему доверять.
Я давно никому не доверяла. Очень давно.
И как только я это осознаю, слова сами начинают литься, будто только и ждали этого момента, ждали его.
— Сначала Джаспер был чудесным, — начинаю я. — Он говорил все правильные вещи, относился ко мне как к королеве. А потом… спустя примерно полгода он по-прежнему делал мне комплименты, но всегда добавлял, что можно было бы сделать ещё лучше. Меня это не смущало, я хотела ему нравиться. Но постепенно это перешло в мелкие замечания — о моём внешнем виде, о готовке, о работе. Ничего особо ужасного, он никогда не злился, не повышал голос, но… — Я сглатываю, ощущая знакомую кислоту в животе, ту же, что возникала каждый раз, когда он что-то такое говорил. — Это был постоянный поток критики, тонких замечаний, создающих ощущение, что я всё делаю не так. Он требовал моего внимания, но никогда не предлагал никуда пойти, если только я не планировала встречу с друзьями. Он говорил, как ему хорошо со мной, и неужели я не предпочту провести вечер с ним? Зато, когда я сама хотела провести время вместе, он заявлял, что идёт «с парнями». А если я возражала, называл меня прилипчивой.
Себастиан молча слушает, полностью сосредоточенный на мне, но не перебивает, оставляя пространство для слов. Это делает меня смелее.
— Он никогда прямо не говорил, что зол, — продолжаю я. — Вместо этого отпускал шутки, а когда я не смеялась или высказывала недовольство, говорил, что я слишком чувствительная.
Я жду, что этот гнетущий, кислый ком внутри меня станет только хуже, но почему-то этого не происходит. Будто под взглядом Себастиана он постепенно растворяется, исчезая без следа.
— Я не сразу поняла, что он манипулировал мной, что он — настоящий нарцисс. До меня дошло, когда он потребовал, чтобы я пошла с ним на ужин с коллегами в годовщину смерти мамы. Я сказала, что не в состоянии, и он разозлился. Заявил, что прошло два года, и мне пора перестать убиваться. А потом я обнаружила, что он тайком вычистил мой телефон, удалил все контакты друзей. — Я делаю глубокий вдох. — Мне понадобилось четыре года, чтобы понять: он целенаправленно отрезал меня от друзей, сделал так, чтобы вся моя жизнь крутилась вокруг него. Глупо, да?
— Глупо? — медленно повторяет Себастиан. — Ты бы так сказала другой женщине, оказавшейся в той же ситуации? Что она глупая?
Меня охватывает внезапная вспышка гнева.
— Конечно, нет!
— А своей прабабушке сказала бы?
Гнев мгновенно гаснет, оставляя за собой холодную пустоту.
Я не хочу признавать сходство между историей первой Кейт и моей собственной.
— Но Джаспер меня не бил, — повторяю я, словно от количества повторений это станет правдой. — Это другое.
— Он причинял тебе боль. — Себастиан сжимает мои пальцы. — И тот факт, что синяков нет, не делает эту боль менее настоящей.
Я сглатываю. Кислота внутри исчезает окончательно, оставляя только пронзительную синеву его глаз. И только теперь я замечаю в них злость.