Презерватив. Конечно. Какой мужчина не носит его в бумажнике?
Я не возражаю. Наоборот, я хочу, чтобы он поторопился. Он, очевидно, это чувствует — достаёт презерватив, бросает бумажник на пол и тянется к молнии на брюках.
— Дай мне, — шепчу я, тоже к нему потянувшись.
Но он лишь отрицательно качает головой — однозначно, безапелляционно. И, судя по тому, как у меня дрожат пальцы, это, возможно, даже к лучшему.
Его движения быстрые, ловкие. Он расстёгивает молнию, достаёт свой член, надевает защиту. А потом отводит в сторону мои трусики, прижимается ко мне... и входит глубоко, резко, полностью.
Мы оба замираем, с разом выдохнутым воздухом, глядя друг другу в глаза. Он большой, твёрдый, и внутри меня чувствуется абсолютно, чертовски, идеально.
Его синие глаза сияют, как звёзды, и в них отражается изумление. Почти благоговение. Он смотрит на меня так, будто не может поверить, что я реальна. Будто во мне нет ничего сломанного, ничего, что нужно исправлять. Будто я совершенна, именно такая, какая есть.
И я чувствую то же самое про него.
Связь между нами в этот момент невероятна.
Он сжимает моё бедро одной рукой, другой бережно касается моего лица, проводит большим пальцем по моим губам.
— Ты в порядке?
Его голос такой глубокий, такой хриплый, что его едва можно узнать. В нём напряжение. Я чувствую это напряжение в нём — он сдерживается.
У меня сжимается сердце. Это такой простой вопрос — в порядке ли я. Как будто это важно для него. Как будто моё удовольствие — самое главное.
— Мне больше, чем хорошо, — шепчу я, не в силах солгать. — Мне... потрясающе. А ты... ты чувствуешь себя невероятно.
В его глазах мелькает удовлетворение, чисто мужская гордость, и он склоняется ко мне, снова целует. Одновременно с этим начинает двигаться.
Ощущения нарастают, разливаются по мне, сжимаются, захватывая меня в тонкую сеть наслаждения.
Я поднимаю руки и обхватываю его лицо, наслаждаясь шершавостью щетины под ладонями. И целую его в ответ, так же жадно, как он меня. Нас поглощает удовольствие, которое мы создаём друг для друга.
Я знала, что это меня разрушит.
И пусть.
Я хочу чувствовать это вечно. Его губы на моих губах, его движения внутри меня, заставляющие меня забыться. Он заставляет меня чувствовать себя красивой. Сильной.
Он двигается быстрее, жёстче, горячее. Всё становится отчаяннее. Я обвиваю его бёдрами, пытаясь притянуть ближе, впустить глубже, и он даёт мне это — всё, что мне нужно.
Мы оба теряемся в этом, в друг друге. Наши руки жадно ищут кожу, цепляются, держат. А потом его пальцы находят путь обратно между моими бёдрами, добавляют ещё больше трения, и всё накатывает на меня — слишком быстро, слишком сильно. Меня захлёстывает оргазм, я вскрикиваю, цепляюсь за него, пока он захватывает меня целиком.
Я всё ещё дрожу, когда он движется в последний раз — жёстко, резко, глубоко, и следом накрывает его. Он прижимается губами к моему горлу, его зубы слегка впиваются в кожу, и он рычит моё имя:
— Кейт.
Я закрываю глаза, держась за него, пока он содрогается во мне.
Мы долго не двигаемся.
Будто я вышла из собственного тела и не могу найти путь обратно. Да и не хочу. Я бы осталась там, среди звёзд, куда он меня швырнул.
Но потом он шевелится, отступает, и я чувствую, как холодный воздух касается моей разгорячённой кожи.
Мне не нравится этот холод.
Я бы лучше оставила его там.
Он разбирается с презервативом, и пока он это делает, я вдруг начинаю чувствовать себя неловко. Как-то... странно. Я сижу на кухонном столе, на мне только кружевные трусики, а он полностью одет. Всё, что ему нужно сделать — просто застегнуть молнию.
А вдруг это было ужасно? Вдруг всё это совершенство было только у меня в голове? Вдруг он совсем не считал меня красивой, а все те слова были просто...
Он поворачивается ко мне, и все мои мысли рассыпаются, когда его руки властно скользят вверх по моим обнажённым бёдрам. Выражение на его лице всё такое же напряжённое, сосредоточенное.
— Ты хотела, чтобы я пришёл за тобой, — говорит он. — И я пришёл. А теперь ты должна попросить меня остаться.
Я сглатываю, вглядываясь в его лицо. Он правда это имеет в виду? Или говорит так каждой женщине, с которой спит?
— Ты... хочешь остаться?
— Как ты думаешь? — В его голосе скользит усмешка. — Я хочу ночь, мисс Джонс. И я её получу.
Он не врёт. Я вижу это в его глазах. И мне давно пора знать, что он всегда прямолинеен. Всегда говорит то, что думает.
Стянувшаяся в груди тяжесть немного ослабевает. Но его тёмные брови чуть вздёргиваются, он поднимает руку и нежно касается моего лица.
— Что?
Как он заметил моё сомнение? Это раздражает. Я не хочу говорить о Джаспере и всём, что он со мной сделал. Не здесь. Не сейчас. Не с Себастианом.
Так что вместо этого я говорю:
— Мисс Джонс? Серьёзно? До сих пор?
Его пальцы лениво скользят по моим бокам, так нежно, что мне хочется выгнуться ему навстречу, замурлыкать, как кошка.
— Тогда... Кейт, — произносит он. — А мисс Джонс — когда ты будешь плохо себя вести.
Меня пробирает дрожь. Мне нравится эта мысль. Очень нравится.
— А если я не хочу только одну ночь?
— Если бы я подумал, что ты говоришь серьёзно, я бы ушёл. И ты это знаешь. — Его пальцы неторопливо очерчивают изгибы моей груди.
В его голосе слышится уверенность, мужское самодовольство, и я не могу не улыбнуться.
— Нет, ты прав. Не хочу.
— Отлично, — мурлычет он. — Одна ночь, и только.
В глубине души что-то скручивается, будто часть меня разочарована. Будто часть меня хочет большего.
Но именно поэтому это должна быть только одна ночь.
Он не хочет большего. И я тоже.
Я просто игнорирую эти глупые мысли, обвиваю его шею руками. И когда он спрашивает, где моя спальня, я даю ему указания.
Он подхватывает меня, несёт, и хоть я и протестую, но даже не пытаюсь вырваться. Мне нравится быть у него на руках. Слишком нравится. Я лежу, прижимаясь к его тёплой груди, глядя вверх, на его профиль — жёсткий, сосредоточенный. Прямой римский нос. Губы, которые слишком редко улыбаются.
Я заставлю его улыбнуться, даю себе молчаливый обет, пока он несёт меня в мою маленькую спальню. Как бы трудно это ни было, но я сделаю это.
Он не осматривается, не задерживает взгляд ни на чём. Его внимание — только на мне, когда он опускает меня на край кровати. А потом опускается передо мной на колени, осыпая поцелуями моё горло, мою грудь, мой живот.
Я вздыхаю, когда он медленно откидывает меня назад, обхватывает пояс моих трусиков, стягивает их вниз и убирает в сторону. Теперь я полностью обнажена.
Его губы мягко касаются внутренней стороны моих бёдер, поднимаются выше...
Но мне хочется не только его губ. Я хочу его. Хочу, чтобы он был так же гол, как и я.
— Нет, — шепчу я, отталкиваю его, приподнимаюсь и смотрю ему в глаза. Темно-синие, с тенями внутри. — Снимай одежду, мистер Блэквуд.
И вот оно.
Наконец.
Край его губ чуть поднимается. Это ещё не улыбка, скорее усмешка. Но мне всё равно. В этой усмешке есть самоуверенность, но и что-то ещё — знание. Он знает, что он красив. Знает, что я на него смотрю и что я этого хочу. И он будет наслаждаться этим моментом так долго, как сможет.
Правильно.
Я хочу, чтобы он это делал.
Я хочу сидеть и восхищаться им.
Он встаёт, его взгляд не отрывается от моего. Он расстёгивает рубашку, открывая широкую грудь, затем ниже — его живот, покрытый рельефными мускулами. Сбрасывает её, оставляя на полу.
Потом ботинки. Потом руки опускаются к ремню, расстёгивают его, затем пуговицы брюк.
Я смотрю, затаив дыхание.
Он стягивает брюки вниз, вместе с боксёрами, выходит из них, встаёт передо мной, полностью обнажённый.
Я не могу дышать.
Это невыразимо эротично.
Каждая линия — сила. Мышцы, мощь, гибкость. Грудь с лёгкой тёмной порослью, плечи, способные удержать на себе целый мир. Узкие бёдра, крепкие бёдра.