Глава 17
Цыганка гадала, за ручку брала,
или Лодка с парусом
– Где был? – Марк задал этот вопрос как бы между прочим, но Георгий понял, что он что-то знает, и врать напропалую ему не стоит.
– Да так, – неопределенно ответил он, ожидая продолжения вопроса. И не ошибся…
– Сказывают, ты из города уезжал? – Марк искоса посмотрел на Георгия. – Зачем? По какой надобности?
– Ну, мотался к одной знакомой крале. И что? – с вызовом произнес Георгий, который не терпел за собой никакого контроля.
– Да ничего, – примирительно ответил Марк. – Я, грешным делом, думал, что тебя бабы не шибко интересуют.
– Меня не интересуют шмары да алюры местные. А вот гагарочки, – криво усмехнулся Георгий, – очень даже интересуют. А что, – он посмотрел на Марка, – дело какое-то было?
– Нет, но скоро намечается одно, – сказал Марк. – Через недельку… Никуда больше не собираешься?
– Нет покуда, – ответил Георгий.
– Если что – ты хоть мигни мне загодя.
– Лады…
Неделя прошла, Марк молчал. Вечерами находила не то чтобы тоска, а так, какая-то муть, в голове роились всякие мысли, куски воспоминаний, и то ли хотелось что-то делать, пусть и «замочить» еще кого-нибудь, то ли тянуло лечь на кушетку, закрыть глаза и уткнуться мордой в стенку.
Иногда Георгий брал водки, закуски и пил весь вечер и половину ночи, ожидая, что муть в голове исчезнет вместе с хмелем. Но и он приходил какой-то мутный, тягучий, не вызывавший ни радости, ни забвения.
Спалось плохо, даже во хмелю…
Очень не хватало Деда… Будь он рядом, была бы, верно, совершенно иная жизнь… Что-то бы присоветовал путное. А так… Маета одна!
Тогда, на каторге, у них с Дедом была цель: сбежать. Они готовились к побегу целый год, и каждый день был наполнен движением к этой цели и смыслом.
А теперь какой смысл? Деньги? С ними будешь сыт и пьян. И что дальше? Разве смысл жизни в том, чтобы быть сытым и пьяным?
Вспоминалась румяная девушка. Та самая, что ела французскую булку, прислонившись к столбу.
Была ли у нее какая-нибудь цель в жизни? Задай ей вдруг такой вопрос, она вряд ли ответила бы с ходу. Так почему ее глаза светились радостью и счастьем? Ведь не от вкуса же французской булки?
В этот день Георгий, как обычно, вышел из дома и направился в «Каторгу». Несмотря на утро, в ней уже сидели фартовые и коты со своими марухами и пили пиво и водку.
Терех с Серым тоже были здесь. С ними сидел еще третий, явно «обратник», и они угощали его водкой и расспрашивали о житье-бытье. Проверив и удостоверившись, что перед ними честный бродяга, они примут его в свою хевру[80], отошлют его к Марку, и тот либо пристроит варнака к какой-либо гоп-кандии, либо даст наколку на дело по «специальности». И варнак станет честно «работать», отстегивая долю «обществу» и деля слам со своими сотоварищами. И те будут делиться с ним от своих дел. А потом все они будут пить ханку, играть в карты и проигрывать заработанные риском, а иногда и кровью бабки, гулять напропалую с алюрами, спуская последние «хрусты» и опять становясь нищими. И будет продолжаться так, покуда не выследит этого варнака подлипало[81], не вырастут вдруг, как из-под земли, здоровенные каплюжники с револьверами и шашками-селедками, и пока не нацепит антихрист[82] на руки гулявого железные браслеты.
Георгий попил пивка, перекинулся парой фраз с Терехом, съел каленое яйцо с солью. Потом поднялся к Марку…
– Есть что-нибудь для меня? Неделя прошла…
– Завтра будет, – ответил Марк. – Не пропадай.
– Лады, завтра приканаю…
Он прошел мимо громилы, который теперь прижимался к стене, дабы пропустить Георгия в узком коридоре, спустился по скрипучим ступеням и вышел на улицу. У входа, как обычно, сидела торговка ливерными пирожками, в которые было намешано невесть что, возле нее околачивался шкет, поджидая какого-нибудь залетного купчика или просто лоха, чтобы дернуть у него «лопатник».
Подходя к дому, он услышал хохот, а потом к нему обратился господин с острым смеющимся взглядом:
– Прошу прощения, сударь, рассудите нас с другом, ради Христа. Иначе мы просто с ним поссоримся…
Георгий поначалу не понял, что господину от него нужно. Оказалось, что они поспорили с другом, кто поджег Москву, когда ее взял Наполеон в восемьсот двенадцатом году. Георгий хотел послать их куда подальше, но, верно, графская кровь не позволила это сделать. И он ответил:
– Я, господа, как-то об этом не ду…
Он оборвал себя на полуслове: что-то было не так, и он это чувствовал. А потом он заметил, что ироничный господин, который обратился к нему с просьбой рассудить их с его другом, достает из кармана револьвер.
Думать уже было некогда. Георгий сильно и резко выбросил правую руку, намереваясь попасть этому господину в лоб, но тот успел увернуться, и кулак Георгия рассек воздух. Тогда он налетел на легавого грудью, сбил его с ног и, перепрыгнув через него, бросился бежать. За ним побежал второй, с которым якобы поспорил смешливый господин. Казалось, что он вот-вот ухватит его за пальто или толкнет в спину, и тогда все, хана! Но, нет. Его так просто не возьмешь. Его не взяли те двое охотников-бурятов, что замочили Деда, а уж легавым не взять его и подавно…
Кажется, тот, что бежал сзади, начал отставать. А потом его шаги смолкли. Что, съели, суки?
Не оглядываясь, Георгий припустил дальше. Еще немного – и поворот. А там он уйдет дворами – и ищи ветра в поле! Накося, выкуси…
Выстрел раздался неожиданно. И почти тотчас какая-то неведомая сила толкнула его в спину чуть пониже лопатки и сбила с ног. Он упал, словно запнувшись, и уже другая сила прокатила его по земле и уложила на спину. Попробовал подняться, но тело не слушалось. А потом он увидел того, кто бежал за ним и выстрелил…
– Это ты, следак? – в его голосе не было и намека на удивление. Те, кто бывал на каторге, теряют способность удивляться…
– Я, – ответил Воловцов.
– Метко стреляешь, прямо в сердце, – тихо сказал Георгий и перевел взгляд на небо в легких белых облачках.
– Это случайно получилось, – проговорил Воловцов и удивился сам себе: он что, оправдывается перед убийцей?
– Ага, случайно…
Это было давно, в той, прошлой жизни… Однажды через их село проходил цыганский табор. Он в это