Денежек оставалось два червонца: пару недель протянуть можно, а что дальше?
Нужно было провернуть прибыльное дело. Но как одному, в огромном городе?
Георгий не случайно снял квартирку на Хитровке, месте, для бродяг родном и душевном. Еще роднее был для них трактир «Каторга», как прозвали его те, кто был не в ладах с законом и знавал и этапы, и пересылки, и каторжные тюрьмы. Двухэтажный трактир «Каторга» располагался в доме генеральши Елизаветы Платоновны Ярошенко прямо на Хитровской площади и был облюбован фартовыми и «обратниками», то есть уркачами и беглыми каторжанами. В «Каторгу» и направил свои стопы после недельного пребывания в Москве «обратник» Георгий Николаевич Полянский, по пашпорту дворянин Иван Иванович Волков, помещик Лаишевского уезду Казанской губернии…
Перед входом в трактир пришлось поклониться: дверь была слишком низка для его роста.
Из трактира пахнуло табачным дымом и сивушным духом. Когда Георгий вошел, он даже не сразу увидел, что внутри, настолько все было в тумане табачного дыма и пара от влажной духоты.
Потом взору открылись столы с сидящими за ними уркаганами и их бедовыми марухами, невысокая сцена с небольшим оркестром и шансонеткой, поющей что-то о неразделенной любви, океане надежд, мечтах, предательстве лучшего друга и надежном товарище, который никогда не подведет, – финском ножике.
На Георгия тотчас уставилось несколько пар глаз, оценивающих стоимость одежды, в какой заявился Георгий в трактир, и масть гостя. Кажется, за соседним столиком, где сидели два бывалых бродяги, даже поспорили насчет Георгия…
Жора заказал чаю и сушек, поскольку вся остальная еда была столь сомнительного качества, что, поди, можно было и попортиться желудком. Не успел он отпить и пары глотков, как к нему подошел один из бродяг, что спорили насчет его:
– Присесть разреши?
Полянский молча кивнул и, макнув сушку в чай, отправил ее в рот.
– Мы тут насчет тебя с корешом моим поспорили, – сверля глазами лицо Георгия, произнес вор. – Он говорит, что ты – елда[18], а может статься, и переодетый михлютка[19], а я кумекаю, что ты – не петух и не дятел, а варнак, что из забугорных палестин[20] винта нарезал[21]. А то, что ты эдаким фредером[22] вырядился, так это ты фасон такой держишь, для дела надобный… А ежели что, мы тебе только «циферблат» подпортим, дабы дорогу сюда навеки заказать, и с миром отсель проводим. Ну а ежели ты михлютка легавый и дятел-стукачок, мы тебе гуртом ща арбуз[23] расколем, на куски порежем, запакуем и отправим частями в разные костры[24]. Корнуешь[25], о чем я тебе базлаю[26]?
– А если я варнак и ушел кукушку слушать[27]? – посмотрел на уркача Георгий. – Что тогда? Расцелуете?
– Тогда совсем другой базар! – Бродяга расплылся в улыбке и обернулся к своему корешу: – Серый, это свой брат, варнак, по-свойски петряет[28], как чистый вестовой. – Затем спросил: – Погоняло есть?
– Не без того, – ответил Георгий.
– Какое? – продолжал расспрашивать его вор.
– Сухорукий, – сказал Жора и посмотрел на свою левую руку.
– Это пошто же так? – тоже посмотрел на руку Георгия вор. – Вроде ты цельный.
– В забугорных палестинах ваньку валял[29], – пояснил Георгий. – Вот оно и пристало…
– Бывает… – Вор кивнул, встал из-за столика и сел к Серому. Они о чем-то пошушукались, время от времени поглядывая на Георгия, затем тот, что подсаживался к нему, сказал:
– Сухорукий, канай[30] к нам гакуру бусать[31]. А потом шмар дрючить будем. Бродяг гульных с почетом встречать надобно: у нас тут такое обращение с варнаками в давнем заводе…
– Я нынче в тоске[32], – посмотрел на вора Георгий. – В одном кармане пусто, а в другом ветер гуляет…
– Канай, говорю. – Уркач весело посмотрел на своего товарища. – Сегодня Серый у нас гуляет, третьего дня лабаз брал, да чуть было не вляпался, едва фомкой отбился. Спасибо, мазурик[33], что был на стреме, поздравил каплюжника дождевиком…[34] Да и побазарить нам надобно о твоем житье-бытье. Кумекаешь, гульный?
Георгий пару мгновений подумал, потом поднялся со своего стола и пересел за соседний, к двум уркачам.
– Эй, половой! – позвал бродяга. – Принеси нам водочки с закуской скоренько. Да не самодуринскую, а настоящую.
– Сей секунд! – отозвался половой.
– Я – маз[35]. Терехом кличут, – назвал себя вор, когда половой буквально через мгновение принес водку и закуску. – Это мой кореш Серый. Давно с ним хороводимся. Еще в нашей гоп-компании восемь человек. Все они тут. – Терех окинул взором трактир. – Хошь с нами быть и дела вместях делать? Не пожалеешь…
– Еще неизвестно, – встрял в разговор Серый, – по какой он музыке ходит[36]. Я пока что-то не нямлю[37]… А когда я не нямлю, у меня внутри волнение происходит.
– А и правда, Сухорукий, – посмотрел с любопытством Терех на Георгия. – Ты кто по музыке? Может, ты всего-навсего оребурк[38]?
– Нет, я не оребурк, – ответил Георгий, махнув с ворами по стопке и захрустев огурчиком. – Я гейменник[39]…
Терех молча сморгнул.
– В натуре? – недоверчиво посмотрел на Георгия Серый.
– В натуре, – кивнул Георгий. – И венчал[40] меня всеведущий[41] аккурат вдоль по каторге…[42]
Уркаганы помолчали.
– А кого «замочил»? – спросил, наконец, Терех.
– Уездного исправника, – посмотрел на вора Георгий.
– Да-а, – протянул Терех. – Не слабо. Тогда тебе, это, к Марку надо…
– А кто такой Марк? – спросил Жора.
– Человек один, – ответил Терех. – Работу ворам подкидывает по их масти…
– Работа мне нужна, совсем пустой сижу, – сказал Георгий.
– Ну, вот ты к нему и дуй, – махнул стопку водки Терех. – Он тебя к делу определит. Не пропадешь, чай…
Марк принимал у себя в «кабинете» на втором этаже трактира, куда пускали не всякого и завсегдатая «Каторги». Рыжий громила в поддевке, что сидел на лавке у лестницы, ведущей на второй этаж, поднялся было, но, встретившись со взглядом Тереха, снова опустился на скамью. Георгий поднялся по скрипучим ступеням и нос к носу столкнулся с новым громилой, как две капли похожим на того, что сидел сейчас на лавке внизу.
– Тебе чего? – далеко не ласково спросил Георгия громила-двойник.
– Мне к Марку, – ответил Полянский.
– Кто направил? – продолжал ощупывать посетителя колким взглядом громила.
– Терех, – последовал ответ.