– Чо, места тебе мало?
– Мало, – ответил Георгий и, ухватив его за пальцы, так заломил их назад, к тыльной стороне ладоши, что громила от боли присел на корточки, а затем плюхнулся на пол задом.
– Ну, вот, всю варзуху[43], верно, испачкал, – произнес Георгий весьма сочувственно. – Ничего, братику своему скажи, что внизу сидит, пусть щеточкой тебя почистит…
Марк оказался плешивым мужчиной, похожим на бухгалтера средней руки конторы, заготовляющей, к примеру, кормовое зерно или имеющей овощные склады. И пахло от него кислой капустой, будто он только что вернулся с этих складов. Марк сидел за столом, таким же, как внизу, только покрытым чистой, без разводов, скатертью. На столе лежала амбарная книга и стоял чернильный прибор с воткнутой в него перьевой ручкой. Бронзовая пепельница, наполовину наполненная окурками папирос, светилась медно-оловянным боком, крепко покрытым патиной, что указывало на антикварный характер вещицы, которой, по меньшей мере, было лет сто…
– Проходи, присаживайся, – мельком глянул на Георгия Марк, что, впрочем, для него было вполне достаточно, дабы составить первое впечатление о посетителе. – Давно побрякушки[44] снял?
– С полгода будет, – ответил Георгий.
– Бирка[45] есть? – по-деловому спросил Марк.
– Имеется…
– Ладная бирка или так… фантик?
– Бирка ладная, не сомневайся, – сказал Георгий. – Всю Россию с ней проехал-прошел, ни разу не подвела и подозрений у лягашей и чинушей не вызвала.
– Лады. Значит, ты лейгер[46]… – сказал Марк. – И где туза ловил[47]?
– В Зарентуе, – ответил Георгий.
– В натуре? – вскинулся Марк.
– А ты что выспрашиваешь все? – начал закипать Георгий, которому порядком надоел этот допрос. – Формуляр, что ли, на меня какой готовишь?
– Ну, гульный, формуляр не формуляр, но знать я о тебе должон все. А иначе как я тебя на работу пристрою? – вроде бы резонно ответил Марк, но Георгий понял, что его проверяют. – И не кипятись беспричинно, врагов тут у тебя нет, здесь все свои… Так, говоришь, туза ловил в Зарентуе?
– В Зарентуе, – кивнул Георгий.
– Ну, и как там его высокоблагородие Павел Порфирьевич Фищев поживает? – кинул острый взор на собеседника Марк.
– Живет, хлеб жует, – коротко ответил Жора.
– Не лютовал он там у вас?
– Да я его всего-то раза три всего и ухлил[48]…
– А кто там у вас смотрящим был? – поинтересовался Марк как бы между прочим.
– Казак, – просто ответил Георгий.
– Ваня-казак? Знаю такого бродягу. Сухой такой, да? – натянуто улыбнулся Марк.
– Его не Иваном кличут. Казак, он и есть Казак. И не сухой он. – Георгий уже насмешливо посмотрел на Марка: – В нем пудов шесть будет, не менее. На пушку берешь, Марк?
– Таков порядок, Сухорукий. – Марк вроде успокоился и перестал прощупывать Георгия на вшивость. – Ты как, на особняк будешь ходить?[49]
– Да, на особняк лучше, – ответил Георгий.
– Лады, – согласился Марк. – И помогальника, стало быть, тебе не надобно?
– Нет…
– А что надобно? – посмотрел на Жору Марк. – Волына нужна?
– И волына не надобна.
– А как списывать будешь? – немного удивленно глянул на собеседника Марк.
– А ты мне хошь «мокруху» поручить? – встретился со взглядом Марка Георгий.
– Так ты ж сам гейменником назвался. За ботало тебя никто не тянул…
– Мне без разницы – как горох по барабану, – заявил Георгий, не отводя взгляда от глаз Марка. – Лишь бы балабаны[50] добрые были да вовремя…
– Будет, Сухорукий, все будет, – немного туманно ответил Марк. – Но не по первому разу…
– Что, опять проверять будешь? – не сдержался Георгий.
– Нет. Просто спишешь одну курву. За ради общества. Уж больно пакостлив, сука. Стучит, как дятел. По его наколке Сеню Картуза взяли и Гвоздя, тоже гульных, как и ты. Так что он и тебе враг. Наказать его надо, дабы иным в науку пошло…
– Лады, согласен, – пожал плечами Георгий. – Наколку давай.
– Зовут Афанасием. Погоняло – Шмат. Баруля[51] у него имеется. Шмат к ней почти каженный вечер ходит. Мы ее «хазовку» уже накололи…
– И где ее «хаза»? – спросил Георгий.
– На Четвертой Мещанской во флигеле дома Пискуна, сразу за пересечением с Калмыковым переулком. Флигель на две квартиры, с отдельными входами. Одну квартиру занимает баруля Шмата, другую – какой-то чинуша с семьей. Сработаешь – новое дело получишь. Уже за бабки…
Марк что-то быстро черканул в амбарную книгу, закрыл ее и уставился на Георгия:
– Может, все же дать волыну?
– Не, – отмахнулся от предложения Марка Полянский. – Волына шумит шибко. Мне бы приправу[52]. Какую, я сам скажу.
– Лады. Обратись к Сиплому. Он тебе враз сварганит. Все, топай. Как исполнишь – приканывай, ожидать буду с нетерпением…
Георгий неспешно вышел из кабинета Марка, прошел мимо громилы, который на сей раз посторонился, и спустился по ступеням.
– Слышь, – обратился он к первому громиле, сидевшему внизу. – Сиплый – кто?
– А вон со шмарой у окошка за столиком ханку пьют, – указал громила квадратным подбородком в сторону стола у окна, где совершенно лысый мужик угощал водкой затасканную и уже крепко выпившую девицу.
Георгий кивнул и прошел к окну. На него в трактире уже никто не обращал внимания…
– Ты – Сиплый? – спросил он лысого.
– Ну, я, а ты что за хрен с горы? – просипел мужик.
– Мне приправа нужна, – не ответил на вопрос Сиплого Георгий. – Марк мигнул[53], что ты мне ее можешь устроить.
– Могу, – сказал Сиплый. – Но я занят, не ухлишь, что ли?
– Мне щас надо…
– Сгинь…
Георгий огляделся, подошел ближе и вдруг неожиданно обхватил ладонью затылок Сиплого и с силой наклонил к столу. Сиплый ударился лбом о стол и резко откинулся назад, к спинке стула. Из рассеченной кожи струйкой потекла кровь.
Кое-кто начал вставать, явно с желанием заступиться за Сиплого.
– Ша! – послышался голос Тереха. – Никому не мешаться. Пусть сами разбираются…
– Ты чо, сука?! – прохрипел Сиплый.
Жора снова неожиданно и сильно хряпнул Сиплого мордой о стол.
– Я тебе не сука, майданщик ты ветошный, я честный бродяга, – процедил он сквозь зубы. – А за «суку» я могу тебе ботало с корнем вырвать, – добавил он. – Хошь?
Сиплый молчал.
– Я тебя, падла, спрашиваю, хошь?
Сиплый едва заметно покачал головой: «нет». И прошептал:
– Ну, погоди…
– А что годить-то? – недобро ухмыльнулся Георгий. – Пошли в твои закрома, ты мне приправу выдашь и снова к своей шмаре возвернешься. А она тебя здесь погодит, верно, курва?
– Изыди… – У шмары уже едва шевелился язык.